Харальд Брекке: «Человечество до сих пор находится в стадии коллективного когнитивного диссонанса»
Харальд Брекке – архитектор с огромным опытом реализации самых разных проектов. С 2008 года он работает в компании Kjaer Global, которая помогает людям, командам и организациям из разных секторов и отраслей понять будущее. Что это значит и как вообще можно понять то, чего еще нет, Харальд Брекке рассказал в преддверии выступления на форуме 100+.
– Расскажите подробнее о теме вашего доклада «Осознанное строительство будущего». Что это значит? Сейчас осознанного строительства нет?
– Я с уверенностью могу сказать, что сейчас осознанное строительство существует. Мы видим, как появляется новое мышление в принципе и с точки зрения строительства тоже.
Задача нашей компании – отслеживать глобальные тренды, смотреть на мировую картину и исходить из нее. При этом мы опираемся и на прошлое, и на свои представления о будущем. Но мы не только смотрим на прошлое и пытаемся предугадать будущее, также мы, я бы сказал, учимся у них. Когда я говорю «учимся у будущего», это может звучать противоречиво, но на самом деле у нас есть определенные инструменты, чтобы определить, каким будущее может предстать.
Так, например, мы используем «компас трендов». То есть смотрим на текущие тренды, которые доминируют в нашей области, и пишем потенциальные истории о будущем. Здесь главное, конечно, несмотря на то что тренды сложно предугадать точно, подходить к этому с открытым мышлением и быть готовыми ко всему.
В целом архитектура и строительство очень хорошо подготовлены к тому, чтобы прогнозировать будущее. Главное – быть, опять же, открытыми. И закончу я, наверное, фразой: мы не идем в будущее, мы создаем будущее. Это тоже важно иметь ввиду. Об этом и будет мой доклад.
– Как именно вы прогнозируете будущее?
– Мы используем подход к прогнозированию будущих трендов по нескольким плоскостям. Мы смотрим на научную плоскость – какие технологии развиваются, в каком направлении развития человечество пойдет. Далее смотрим на социальные тренды, то есть какие социальные структуры появляются, какие в них наблюдаются изменения.
Мы смотрим также на плоскость, которую называем левым полушарием мозга: логическую. И также смотрим на область правого полушария, то есть на эмоциональные факторы, которые есть в настоящее время, и как они могут развиваться.
Последняя плоскость, на которую мы смотрим, – духовная, не в плане религии, а в плане смыслов, ценностей, которыми люди обладают и которые считают для себя важными в какой – то конкретный момент.
У меня на двери висит атлас трендов. Он от 2018 года, поэтому не самый свежий. Но тем не менее, он показывает принцип работы этого подхода. На воркшопах, которые мы проводим, мы постоянно обсуждаем вопросы, которые решает этот атлас. Смотрим на все актуальные проблемы, которые есть в мире, на все актуальные направления развития, и таким образом определяем тренды.
– Какие мировые тренды можно выделить сейчас?
– Первое, что нужно упомянуть, это, конечно же, искусственный интеллект, то есть следующее поколение робототехники и в принципе технологий. Второе – 5G-связь. Мы ее недавно обсуждали на конференции в Риге. Кроме того, это новые модели экономики, как, например, круговая экономика. И нельзя обойти стороной коронавирус и его влияние на рынок недвижимости, так как изменения в связи с этим вирусом происходят радикальные.
С социальной точки зрения надо сказать, что очень сильно поменялся концепт возраста. Нет больше какого – то разделения – сначала школа, потом университет, работа. Сейчас есть такое понятие как «обучение всю жизнь». Старая модель очень быстро рассыпается, и это очень сильно повлияет на строительство в плане развития городского пространства.
С эмоциональной точки зрения нужно упомянуть коворкинги, коливинги, то есть тренд того, чтобы разделять пространство с другими людьми.
Также сейчас появляется новая модель лидерства. Становится все меньше таких лидеров, которые смотрят только на прибыль от своей деятельности. Нужны лидеры, которые исходят из другого подхода, в английском это называется подход из четырех P: people – люди, planet – планета, purpose – цель, предназначение и performance – то есть здесь уже идут показатели непосредственно по прибыли, выручке и другим материальным показателям.
Конечно, обо всех трендах, которые я сейчас перечисляю, я расскажу подробнее в своей презентации на форуме.
– Какие города мира, на ваш взгляд, сейчас больше всего приближены к той модели, за которую вы выступаете?
– Наверное, я скажу, что нет города, в котором все-все-все приближено к нашей идее. Мы хотим, чтобы люди более системно и конструктивно думали о будущем городов. Например, взять Лондон – это настоящая городская лаборатория. В нем есть очень много аспектов, которые хорошо реализованы, но также есть аспекты, которые реализованы очень и очень плохо. Поэтому я думаю, что в случае с каждым городом именно это имеет место быть: что-то хорошо, что-то плохо.
Но говоря о городах, с которыми я хорошо знаком, потому что мы работали там над проектами, могу привести пример Копенгагена. Это город, в котором приятно жить. Это показывает тот фактор, что люди переезжают в город, а не из него. Возможно, здесь я немного субъективен, потому что мы много работали с этим городом.
Еще могу рассказать про проект 2015 года в Колумбии, город Медельин. В нем очень хорошую работу проделал мэр. Он использовал следующий подход: изучил проблемы конкретных районов, смотрел очень узко и затем решил всё на локальном уровне. Это принесло свои результаты. В 2016 году этот город был назван самым инновационным по выборке из 100 городов мира.
Осло, например, хорошо поработал в аспекте управления транспортным потоком в городе. Сингапур хорошо проработал свои проблемы в области нехватки природных ресурсов. То есть они подошли грамотно к вопросу об использовании воды, о покупке домов.
Примеров можно привести много. Опять же, я не говорю, что у этих городов по всем параметрам, по всем показателям получилось все хорошо проработать. Я не думаю, что есть какой-то город, у которого получилось прямо все.
– Как вы считаете, сколько лет и ресурсов понадобится, чтобы весь мир пришел к осознанному строительству?
– Отличный вопрос. Я думаю, что сейчас человечество до сих пор находится в стадии коллективного когнитивного диссонанса в плане совместной работы над глобальными проблемами. Коронавирус очень хорошо показал нам ситуацию, когда всему человечеству нужно работать вместе.
На самом деле, осознанное строительство – это вопрос, который тесно связан с идеей о том, что мы все живем на одной планете. Соответственно, все вместе должны работать на то, чтобы эта планета была приемлемым местом жизни для всех.
Здесь, конечно, нужно думать не в рамках одного поколения. Нужно думать, чтобы сделать планету лучше, на одно-два поколения вперед. При этом я хочу сказать, что осознанное строительство проявляется уже сейчас. Вследствие того, что меняются поколения, появляются совершенно новые идеи. Например, сильно изменился подход к производству. Сейчас больше распространена идея о распределении комплектующих для производства чего-то, а не финального продукта. То есть производство переходит на локальный уровень и таким образом готовый продукт меньше перемещается по миру.
Над чем нам нужно подумать, – это над тем, чтобы у всех была платформа, чтобы вдохновлять друг друга, обсуждать проблемы и таким образом приходить к совместным решениям. В инвестиционном фонде BlackRock лидеры тоже считают, что это важно, потому что таким образом мы можем более эффективно подойти к решению любого вопроса.
– Как осознанное строительство проявляет себя в вашей жизни? Что оно дает вам как простому горожанину?
– В моей жизни много где себя проявляет осознанное строительство. Конечно же, главным образом в том, как в текущих условиях принимаются в расчет совершенно разные группы людей при проектировании.
Наверное, любой архитектор при ответе на этот вопрос будет неосознанно фокусироваться на том, что уже хорошо, что уже применятся. Но, конечно, надо сказать, что даже в Дании, даже в Лондоне, в местах, где довольно развита эта тема, все еще присутствует неосознанное строительство, то есть плохие направления развития, неэффективные. Не такие подходы, которые позволят нам создать лучшее будущее.
Я считаю, что форум 100+ и тема, которая на нем заявлена (Осознанное строительство – Прим.Ред.), – очень важны. Нужно поместить его на карту действий и выставить на всеобщее обозрение, чтобы эти проблемы совместно решались.
ГК «Сардис» хорошо известна на рынке камнеобработки, одним из безусловных лидеров которого она является. Об «идеологии» и о некоторых уникальных проектах, реализованных компанией в Санкт-Петербурге, «Строительному Еженедельнику» рассказал ее генеральный директор Степан Рощупкин.
– Степан Юрьевич, в чем специфика работы возглавляемой Вами компании?
– «Сардис» работает на рынке уже 27 лет – и за этот период сумел занять лидирующие позиции в своем сегменте. Главный принцип, который мы исповедовали с самого начала нашего существования, заключается в том, что для нас не существует «неважных» заказов.
Да, сегодня мы реализуем сложнейшие работы мирового уровня с использованием самых современных технологий, но это не значит, что мы ограничиваемся только ими. Мы с одинаковыми точностью и качеством выполняем и поставку натурального камня для облицовки жилого дома или делового центра, и работы в частных квартирах и коттеджах, и изготовление обыкновенных столешницы или подоконника для любого человека. Подход очень прост: за что бы мы ни брались, мы делаем это в срок и на высоком уровне.
– С каким камнем работает компания?
– Это зависит исключительно от пожеланий заказчика и решений, заложенных архитектором. Мы работаем с натуральным камнем не только со всей России, но и со всего мира (Италия, Греция, Бразилия, Индия и пр.). Дело в том, что в нашей стране хорошего блочного камня, подходящего для реализации оригинальных проектов, сравнительно немного. Это объективная данность – так уж сложилось в эпоху формирования геологических пород. Поэтому мы заказываем камень, обладающий необходимыми декоративными свойствами, в самых разных частях света.
При этом, в отличие от некоторых компаний, наш принципиальный подход заключается в том, что мы привозим в Россию сырье – блоки. А все производственные работы выполняем здесь. Некоторые полагают, что наша страна является «сырьевым придатком», а для нас, наоборот, весь мир – это сырьевой придаток. Ну а глубокая переработка с использованием современных технологий – распил, обработка, монтаж – осуществляется в России. Таким образом, то, о чем сейчас часто говорят с высоких трибун, мы на практике делаем уже много лет.
– Вы упомянули, что помимо рядовых проектов «Сардис» реализовал ряд уникальных. О чем идет речь?
– Мы недавно задались вопросом, сколько же проектов нами реализовано – и в Петербурге, и во многих других городах России. Сбились со счета примерно после четырех сотен, причем очевидно, что вспомнили далеко не все. Поэтому обобщенно можно сказать, что нами выполнено несколько сотен проектов. Конечно, не все они уникальны, но за 27 лет жизни компании и таких было немало. Интересно, что некоторые работы, которые, скажем, десяток лет назад мы считали сложными (например, флорентийская мозаика, некоторые интерьерные заказы), сегодня перешли в категорию вполне рядовых.
Из больших по-настоящему уникальных проектов, которые были реализованы в Северной столице за последнее время, я бы выделил, пожалуй, Детский театр танца Бориса Эйфмана, атриумы здания Главного штаба, элитный жилой дом «Привилегия» и административно-деловой комплекс «Невская ратуша».
На фото: Облицовка колонн в административно-деловом комплексе «Невская ратуша»
– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, что это за проекты.
– В результате остекления внутренних дворов здания Главного штаба образовались огромные архитектурные объемы, требовавшие достойного оформления. Разработчиками этого проекта стали специалисты знаменитой мастерской «Студия 44» под руководством Никиты Игоревича Явейна. Одной из сложностей стала организация больших пространств атриумов. Нужно было найти такие решения и элементы, которые в этих объемах смотрелись бы соразмерно и гармонично. Любое мелкое членение неизбежно портило бы общую гармонию пространства.
И нужные решения были найдены. Одним из них стали поистине циклопических размеров лестницы. Для их изготовления было куплено на Сардинии 1,5 тыс. куб. м мрамора Breccia Sarda. Работали мы с ним самым тщательным образом, выбирая направления распила, поскольку этот камень имеет ярко выраженную направленность рисунка, и нельзя было допустить, чтобы рисунок камня шел «вразнобой» на разных деталях. Лестницы состояли из огромного числа деталей, каждая из которых должна была занимать строго свое место в конструкции.
А в одном из залов неправильной формы (площадью более 300 кв. м) была выполнена укладка пола из сотен каменных деталей, и ни одна из них не повторяла другую. Причем использовано пять или шесть разновидностей мрамора. Это было как сборка пазла: каждый фрагмент должен точно занять свое место, иначе единой «картинки» не получится.
На фото: Пол сигарной комнаты из мрамора Nero Portoro в ЖК «Привилегия»
В элитном ЖК «Привилегия» заказчик решил использовать очень дорогой и достаточно редкий камень лабрадорит, который добывается на Мадагаскаре. Его отличают совершенно потрясающие декоративные свойства. Помимо пола, в изготовлении которого ничего особо трудного для нас не было, необходимо было выполнить из камня винтовую, очень сложной формы лестницу, состоящую из массивных элементов. Здесь опять была важна филигранная точность распила камня (баснословно дорогого и купленного в объеме строго «под работу») и монтажа конструкции.
В ЖК «Привилегия» был еще ряд интересных для нас работ. В частности, заказчик решил выполнить пол сигарной комнаты из, наверное, самого дорогого в мире мрамора – Nero Portoro. Результат получился очень впечатляющий.
Еще один сложный и важный объект – административно-деловой комплекс «Невская ратуша». Там, в частности, надо было смонтировать каменные колонны по фасадам – высотой 30 м, радиусом около 1 м. Они не полнотелые, а выполнены путем облицовки (общая площадь – более 3 тыс. кв. м) железных колонн-оснований. Особую сложность работе придавало то, что каменные элементы друг на друга не опирались, а крепились к металлическим колоннам, которые, таким образом, выполняли несущую функцию. При этом необходимо было обеспечить, чтобы отклонение от вертикали при высоте колонн в 30 м составляло не более 2 см. И это при том, что внутренние металлические колонны имели отклонение до 13 см. Несложно догадаться, какие сложные расчеты необходимо было произвести, чтобы выполнить эту задачу. Причем важно было, чтобы визуально все колонны воспринимались как совершенно одинаковые. Была выполнена особая геодезическая съемка и осуществлен строгий расчет всех элементов облицовки – а их было по 66 на каждую колонну.
В настоящее время «Сардис» выполняет достаточно интересный заказ для знаменитого «Лахта Центра». Мы создаем рукотворными методами карельские скалы. За основу были взяты скалы парка Монрепо в Выборге. Общая площадь поверхности составляет около 700 кв. м.
– Судя по всему, сейчас наиболее сложные для «Сардиса» работы – не плоскостные, а объемные.
– Не исключительно, но в значительной степени это так. Можно сказать, что такие работы позволяют нам в полной мере проявить имеющиеся у нас возможности и накопленный опыт.
Дело в том, что выполнить их без навыков проектирования, 3D-моделирования и серьезной инженерной подготовки просто невозможно. Необходимо сформировать объемный проект, четко рассчитать параметры каждой входящей в него детали, просчитать прочностные и иные свойства конструкции. После этого нужно осуществить распил камня – а сплошь и рядом это очень редкие и дорогостоящие породы, и ошибка недопустима. Поэтому стоящие у нас на производстве современные пятиосные станки с программным управлением «читают» задачу непосредственно с проекта 3D-модели. Наконец, необходимо с высочайшей точностью осуществить сборку элементов конструкции. Ведь каждый фрагмент имеет только одно, предназначенное исключительно для него место – и любая ошибка критична.
Реализация таких проектов дает нашей компании по-настоящему уникальный опыт. Без ложной скромности могу сказать, что в некоторых случаях «Сардис» является единственной в Петербурге компанией, способной качественно реализовать проект такого уровня.
О качестве петербургской архитектуры, роли современных зодчих в реализации проектов, о нехватке политической воли и о совещательной функции Градсовета «Строительному Еженедельнику» рассказал руководитель Архитектурного бюро «Студия 44» Никита Явейн.
– Никита Игоревич, некоторое время назад раздавалось немало упреков в низком качестве современной петербургской архитектуры. Как Вы оцениваете ее сегодняшний уровень и можно ли говорить о повышении качества?
– Для понимания ситуации прежде всего необходимо развести понятия «качество работы архитекторов» и «качество архитектуры реализованных проектов». Сегодня это совершенно разные вещи. Примерно две трети возводимых сейчас зданий (если не три четверти) строятся вообще без участия архитектора – по крайней мере, в таком качестве, как мы понимаем эту профессию, то есть человека, осуществляющего проектирование объекта и несущего за это определенную ответственность.
Большая часть строительства идет по разработкам проектных бюро или проектных подразделений при строительных компаниях. И их задача – чисто техническая и сводится, по большому счету, к обеспечению необходимого количества «квадратов» в объекте под разный функционал, созданию квартирографии, желаемой девелопером, и контроле за соблюдением многочисленных нормативов.
Второй довлеющий фактор – общее стремление к снижению себестоимости строительства. По сути, мы дошли до «хрущевской» идеи добиться максимального снижения цены жилья (пусть даже в ущерб всему), чтобы обеспечить им как можно больше людей. Только если в 1950–1960-х годах это была государственная задача и над снижением себестоимости работали целые институты, то сейчас это «воля рынка», а точнее, значительной части девелоперов, которые на нем работают. Но принцип отсечения «архитектурных излишеств», а по большому счету – излишности самой архитектуры – при этом сохраняется.
Еще один фактор влияния – огромное число различных нормирующих документов, регламентирующих каждую мелочь, которые превращают проектирование в своего рода математическую игру, целью которой становится найти способ извлечь из имеющегося участка максимальную прибыль. Главная задача при этом – все учесть и между собой как-то увязать, что совсем непросто, учитывая то, что нормы сплошь и рядом противоречат друг другу. Дополнительной пикантности процессу добавляют постоянные изменения действующих нормативов, что приводит к необходимости переделывать проект.
В этой ситуации говорить о качестве архитектуры или кризисе профессии не приходится. Речь идет о сформировавшейся практике, о ситуации, сложившейся в сфере проектирования и строительства в России вообще и в Санкт-Петербурге в частности. И эта система в значительной степени просто не подразумевает необходимости архитектора как такового. Соответственно, обвинять архитекторов в низком качестве проектов, при том, что они не принимали никакого участия в их разработке, просто нелепо.
– То есть профессия архитектора практически исчезла?
– Нет, конечно, не до такой степени ситуация запущена. Есть серьезные архитектурные организации, которые прошли через все наши пертурбации последних лет, научились выживать в «безвоздушном пространстве». Это и опытные специалисты, и молодые талантливые архитекторы, которые продолжают работать, доказывая, что наша профессия сохранилась. И надо отметить, что многие петербургские проекты получают признание и на российском, и на международном уровне. Так что мы умеем делать хорошую архитектуру, в лучших своих проявлениях как минимум не хуже европейской. Другое дело, что потенциал этот, к сожалению, пока недостаточно востребован.
– И все-таки, возвращаясь к общей ситуации, можно ли говорить, что в среднем качество реализуемых проектов за последние, скажем, 10-15 лет выросло?
– В общем и целом – да. Это, конечно, касается, конечно, не всего, что строится в городе, но усредненно можно говорить, что общий уровень проектирования вырос. Прежде всего это, конечно, касается проектов, в которых архитекторы приняли хотя бы мало-мальски заметное участие.
При этом, конечно, надо понимать, что даже если девелоперы привлекают серьезную архитектурную организацию, задача снижения себестоимости строительства все равно остается. То есть архитекторы понимают, что свои «изыски» они должны уложить в определенный бюджет, за пределы которого выйти в любом случае не получится.
Есть и такой фактор, как стоимость проектирования в общем объеме инвестиций в строительство объекта. Она и раньше была невысока, а сейчас снизилась до совершенно смешного уровня. Фактически это 1–2% от общего объема инвестиций, если 3% – это уже много. В Европе эта доля тоже существенно снизилась – и, как раньше, 10% от общей суммы инвестиций на проектирование уже не выделяют. Но в зависимости от функционала объекта доля варьируется в диапазоне 5–8%. Мы о таком не можем и мечтать.
А если наложить на это разницу в общих затратах на реализацию строительного проекта (у нас – 1-2 тыс. евро на 1 кв. м здания, в Европе – 5–6 тыс.), то становится ясно, что оплата труда архитекторов в Петербурге в 4–5 раз ниже, чем за рубежом. Расходы же при этом не намного ниже (одно лицензионное программное обеспечение чего стоит). Ну а поскольку архитектурные бюро – это коммерческие организации, они должны поддерживать рентабельность своей деятельности, то, конечно, приходится брать в работу больше проектов, но каждому из них уделять, возможно, меньше внимания, чем хотелось бы.
– Насколько сильное давление заказчики оказывают на архитекторов? Удается ли зодчим отстоять свою позицию в случае разногласий? И меняется ли отношение заказчиков в зависимости от класса объекта?
– «Общего знаменателя» тут нет. Есть архитектурные бюро, условно говоря, более «сговорчивые», максимально старающиеся выполнить требования заказчика. Иногда это молодые компании, которые недавно вышли на рынок, и им нужно на нем как-то закрепиться. Есть менее «сговорчивые» архитекторы, старающиеся отстоять свое видение проекта. Поскольку в целом рынок сложившийся и позиции, занимаемые мастерскими, известны, то девелоперы, в зависимости от своих взглядов на функцию архитектора, обращаются в ту или иную организацию.
Есть, конечно, исключительные ситуации, когда проект привлекает общественное внимание, имеет резонанс, требует широкого обсуждения. Тогда девелоперы предпочитают выбрать архитектора «с именем», он получает достаточно большую свободу для творчества, и его позиция будет учитываться достаточно серьезно. Другое дело, что таких проектов не так много.
Класс объекта, конечно, оказывает влияние на качество проекта. Для элитных проектов и практически всего бизнес-класса девелоперы привлекают архитекторов. Но и здесь ситуации бывают разные. Некоторые предпочитают побольше вложить в отделку, оборудование, инфраструктуру, а архитектурной составляющей объекта особого внимания не уделяется.
– Вы сказали, что в целом уровень проектов в городе вырос. Есть ли в этом заслуга Градсовета?
– На мой взгляд, роль Градсовета положительная. И это видно из одного факта. Когда сталкиваешься с не самыми, мягко говоря, удачными проектами, построенными в городе, выясняется, что обсуждения на Градсовете они почему-то не проходили. Либо же на заседании проект был подвергнут критике, но затем все-таки был реализован. То есть, по крайней мере, самые неудачные варианты по большей части все-таки отфильтровываются.
Кроме того, у людей часто неверное представление о том, что такое Градсовет. Это не решающий орган – решения принимаются на уровне Комитета по градостроительству и архитектуре, главным архитектором города. Градсовет – это орган совещательный, на его заседаниях профессионалы высказывают свой взгляд на тот или иной проект. Часто мнения различны. Важен сам факт, что обсуждение состоялось, экспертное сообщество обменялось взглядами. А главный архитектор волен как согласиться с высказанными мнениями, так и нет; это его зона ответственности. В этом смысле, на мой взгляд, даже голосование в Градсовете – избыточно, поскольку решающего значения оно не имеет.
– В начале беседы Вы описали довольно печальную ситуацию в сфере проектирования. Можно ли как-то изменить сложившееся положение?
– В принципе, изменить ситуацию мог бы социальный запрос на хорошую архитектуру. Но, к сожалению, его пока нет, в том числе и со стороны состоятельных людей, которые могли бы себе позволить нанять лучших мастеров. Этого пока не происходит. Пока взгляд на архитектуру остался на уровне «красные пиджаки с золотыми пуговицами – это красиво».
Вторым фактором, способным повлиять на положение, может стать политическая воля власти. Во Франции, например, архитектурные конкурсы на крупные проекты общенационального масштаба курируют непосредственно президенты страны. У нас и близко такого нет, даже на уровне участия региональной власти. Не говоря уже о том, что часто конкурсы проводятся, архитекторы представляют свои работы, проходит экспертное обсуждение, запускается голосование в Интернете, жюри определяет победителя. И на этом все заканчивается, проект так и не строится. Я и сам не раз оказывался в такой ситуации.
Если будет государственная воля в это сфере – изменится и качество архитектуры. Екатерина II знала архитектуру на уровне лучших зодчих своего времени. Интересовалась, вникала во все последние веяния. И Александр I тоже был хороший знаток. И Николай I, как бы к нему кто ни относился, – тоже знал толк в архитектуре, разбирался в этом очень серьезно. Ну так все и получалось, тогда строились шедевры, которые восхищают нас по сей день. Сейчас, к сожалению, общее отношение к архитектуре – как к чему-то второстепенному. Ну и результат соответствующий.