Никита Явейн: «Сложившаяся система не подразумевает необходимости архитектора»
О качестве петербургской архитектуры, роли современных зодчих в реализации проектов, о нехватке политической воли и о совещательной функции Градсовета «Строительному Еженедельнику» рассказал руководитель Архитектурного бюро «Студия 44» Никита Явейн.
– Никита Игоревич, некоторое время назад раздавалось немало упреков в низком качестве современной петербургской архитектуры. Как Вы оцениваете ее сегодняшний уровень и можно ли говорить о повышении качества?
– Для понимания ситуации прежде всего необходимо развести понятия «качество работы архитекторов» и «качество архитектуры реализованных проектов». Сегодня это совершенно разные вещи. Примерно две трети возводимых сейчас зданий (если не три четверти) строятся вообще без участия архитектора – по крайней мере, в таком качестве, как мы понимаем эту профессию, то есть человека, осуществляющего проектирование объекта и несущего за это определенную ответственность.
Большая часть строительства идет по разработкам проектных бюро или проектных подразделений при строительных компаниях. И их задача – чисто техническая и сводится, по большому счету, к обеспечению необходимого количества «квадратов» в объекте под разный функционал, созданию квартирографии, желаемой девелопером, и контроле за соблюдением многочисленных нормативов.
Второй довлеющий фактор – общее стремление к снижению себестоимости строительства. По сути, мы дошли до «хрущевской» идеи добиться максимального снижения цены жилья (пусть даже в ущерб всему), чтобы обеспечить им как можно больше людей. Только если в 1950–1960-х годах это была государственная задача и над снижением себестоимости работали целые институты, то сейчас это «воля рынка», а точнее, значительной части девелоперов, которые на нем работают. Но принцип отсечения «архитектурных излишеств», а по большому счету – излишности самой архитектуры – при этом сохраняется.
Еще один фактор влияния – огромное число различных нормирующих документов, регламентирующих каждую мелочь, которые превращают проектирование в своего рода математическую игру, целью которой становится найти способ извлечь из имеющегося участка максимальную прибыль. Главная задача при этом – все учесть и между собой как-то увязать, что совсем непросто, учитывая то, что нормы сплошь и рядом противоречат друг другу. Дополнительной пикантности процессу добавляют постоянные изменения действующих нормативов, что приводит к необходимости переделывать проект.
В этой ситуации говорить о качестве архитектуры или кризисе профессии не приходится. Речь идет о сформировавшейся практике, о ситуации, сложившейся в сфере проектирования и строительства в России вообще и в Санкт-Петербурге в частности. И эта система в значительной степени просто не подразумевает необходимости архитектора как такового. Соответственно, обвинять архитекторов в низком качестве проектов, при том, что они не принимали никакого участия в их разработке, просто нелепо.
– То есть профессия архитектора практически исчезла?
– Нет, конечно, не до такой степени ситуация запущена. Есть серьезные архитектурные организации, которые прошли через все наши пертурбации последних лет, научились выживать в «безвоздушном пространстве». Это и опытные специалисты, и молодые талантливые архитекторы, которые продолжают работать, доказывая, что наша профессия сохранилась. И надо отметить, что многие петербургские проекты получают признание и на российском, и на международном уровне. Так что мы умеем делать хорошую архитектуру, в лучших своих проявлениях как минимум не хуже европейской. Другое дело, что потенциал этот, к сожалению, пока недостаточно востребован.
– И все-таки, возвращаясь к общей ситуации, можно ли говорить, что в среднем качество реализуемых проектов за последние, скажем, 10-15 лет выросло?
– В общем и целом – да. Это, конечно, касается, конечно, не всего, что строится в городе, но усредненно можно говорить, что общий уровень проектирования вырос. Прежде всего это, конечно, касается проектов, в которых архитекторы приняли хотя бы мало-мальски заметное участие.
При этом, конечно, надо понимать, что даже если девелоперы привлекают серьезную архитектурную организацию, задача снижения себестоимости строительства все равно остается. То есть архитекторы понимают, что свои «изыски» они должны уложить в определенный бюджет, за пределы которого выйти в любом случае не получится.
Есть и такой фактор, как стоимость проектирования в общем объеме инвестиций в строительство объекта. Она и раньше была невысока, а сейчас снизилась до совершенно смешного уровня. Фактически это 1–2% от общего объема инвестиций, если 3% – это уже много. В Европе эта доля тоже существенно снизилась – и, как раньше, 10% от общей суммы инвестиций на проектирование уже не выделяют. Но в зависимости от функционала объекта доля варьируется в диапазоне 5–8%. Мы о таком не можем и мечтать.
А если наложить на это разницу в общих затратах на реализацию строительного проекта (у нас – 1-2 тыс. евро на 1 кв. м здания, в Европе – 5–6 тыс.), то становится ясно, что оплата труда архитекторов в Петербурге в 4–5 раз ниже, чем за рубежом. Расходы же при этом не намного ниже (одно лицензионное программное обеспечение чего стоит). Ну а поскольку архитектурные бюро – это коммерческие организации, они должны поддерживать рентабельность своей деятельности, то, конечно, приходится брать в работу больше проектов, но каждому из них уделять, возможно, меньше внимания, чем хотелось бы.
– Насколько сильное давление заказчики оказывают на архитекторов? Удается ли зодчим отстоять свою позицию в случае разногласий? И меняется ли отношение заказчиков в зависимости от класса объекта?
– «Общего знаменателя» тут нет. Есть архитектурные бюро, условно говоря, более «сговорчивые», максимально старающиеся выполнить требования заказчика. Иногда это молодые компании, которые недавно вышли на рынок, и им нужно на нем как-то закрепиться. Есть менее «сговорчивые» архитекторы, старающиеся отстоять свое видение проекта. Поскольку в целом рынок сложившийся и позиции, занимаемые мастерскими, известны, то девелоперы, в зависимости от своих взглядов на функцию архитектора, обращаются в ту или иную организацию.
Есть, конечно, исключительные ситуации, когда проект привлекает общественное внимание, имеет резонанс, требует широкого обсуждения. Тогда девелоперы предпочитают выбрать архитектора «с именем», он получает достаточно большую свободу для творчества, и его позиция будет учитываться достаточно серьезно. Другое дело, что таких проектов не так много.
Класс объекта, конечно, оказывает влияние на качество проекта. Для элитных проектов и практически всего бизнес-класса девелоперы привлекают архитекторов. Но и здесь ситуации бывают разные. Некоторые предпочитают побольше вложить в отделку, оборудование, инфраструктуру, а архитектурной составляющей объекта особого внимания не уделяется.
– Вы сказали, что в целом уровень проектов в городе вырос. Есть ли в этом заслуга Градсовета?
– На мой взгляд, роль Градсовета положительная. И это видно из одного факта. Когда сталкиваешься с не самыми, мягко говоря, удачными проектами, построенными в городе, выясняется, что обсуждения на Градсовете они почему-то не проходили. Либо же на заседании проект был подвергнут критике, но затем все-таки был реализован. То есть, по крайней мере, самые неудачные варианты по большей части все-таки отфильтровываются.
Кроме того, у людей часто неверное представление о том, что такое Градсовет. Это не решающий орган – решения принимаются на уровне Комитета по градостроительству и архитектуре, главным архитектором города. Градсовет – это орган совещательный, на его заседаниях профессионалы высказывают свой взгляд на тот или иной проект. Часто мнения различны. Важен сам факт, что обсуждение состоялось, экспертное сообщество обменялось взглядами. А главный архитектор волен как согласиться с высказанными мнениями, так и нет; это его зона ответственности. В этом смысле, на мой взгляд, даже голосование в Градсовете – избыточно, поскольку решающего значения оно не имеет.
– В начале беседы Вы описали довольно печальную ситуацию в сфере проектирования. Можно ли как-то изменить сложившееся положение?
– В принципе, изменить ситуацию мог бы социальный запрос на хорошую архитектуру. Но, к сожалению, его пока нет, в том числе и со стороны состоятельных людей, которые могли бы себе позволить нанять лучших мастеров. Этого пока не происходит. Пока взгляд на архитектуру остался на уровне «красные пиджаки с золотыми пуговицами – это красиво».
Вторым фактором, способным повлиять на положение, может стать политическая воля власти. Во Франции, например, архитектурные конкурсы на крупные проекты общенационального масштаба курируют непосредственно президенты страны. У нас и близко такого нет, даже на уровне участия региональной власти. Не говоря уже о том, что часто конкурсы проводятся, архитекторы представляют свои работы, проходит экспертное обсуждение, запускается голосование в Интернете, жюри определяет победителя. И на этом все заканчивается, проект так и не строится. Я и сам не раз оказывался в такой ситуации.
Если будет государственная воля в это сфере – изменится и качество архитектуры. Екатерина II знала архитектуру на уровне лучших зодчих своего времени. Интересовалась, вникала во все последние веяния. И Александр I тоже был хороший знаток. И Николай I, как бы к нему кто ни относился, – тоже знал толк в архитектуре, разбирался в этом очень серьезно. Ну так все и получалось, тогда строились шедевры, которые восхищают нас по сей день. Сейчас, к сожалению, общее отношение к архитектуре – как к чему-то второстепенному. Ну и результат соответствующий.
Как точно подметили великие – созидаемое есть портрет созидателя. В отношении генерального директора АО «Строительный трест» Евгения Резвова этот тезис подтверждается фактами.
Евгений Резвов более 50 лет своей жизни посвятил строительству родного города, под его руководством были построены и введены в эксплуатацию свыше 100 объектов. Энергетика этого человека уникальна, покоряет его работоспособность, активное творческое начало. О детстве, пути в профессии, большой стройке он рассказал в интервью «Строительному Еженедельнику».
Больше, чем любовь
– Евгений Георгиевич, недавно город отметил большую дату – 75-летие полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Какие воспоминания Вы сохранили о том времени?
– В те дни я был ребенком. В год начала блокады мне было пять лет, а в год ее снятия – восемь. Память, спустя годы, милосердно стирает детали и отдельные эпизоды, но общие впечатления живы. Моя история блокады еще не написана. Но я точно знаю – это история моей мамы. Именно нашим матерям, выжившим и спасшим нас, детей, в это страшное время – вечная благодарность и слава. Этот подвиг, который они совершили, нам, блокадным детям, никогда не забыть. Их пример для подражания ничем не измерить. Это больше, чем любовь.
Наша семья жила на Литейном проспекте, 9. Соседство с Большим домом на Литейном, 4, обеспечивало этому району особый интерес вражеской авиации. На соседних улицах почти не осталось целых домов. Но мы с братом были слабы, с постели уже не вставали, в бомбоубежище не спускались. К концу блокады вся семья перебралась в Левашово – ближе к земле, лесным грибам и ягодам. Я помню, как ходил с длинной противогазной сумкой и собирал большие грибы. И бежал к маме, домой.
– Вы помните, когда блокаду сняли?
– Я помню салют. Мы, конечно, на него не ходили, но сквозь щели в забитых фанерой окнах – стекла из них вылетели, когда бомба попала в соседний дом, – мы с братом, сидя на подоконнике, смотрели на это общее счастье.
Помню пленных немцев, которые восстанавливали город. Они собирали кирпич, очищали его, потом из этих кирпичей заново отстраивали Ленинград. Один из таких трудовых лагерей был на улице Чайковского.
Самое интересное, что после снятия блокады нас эвакуировали. Боялись, что немец повернет назад и снова нападет на город. Мы долго добирались до Алтая, а потом, когда война кончилась, также долго возвращались назад. Все эти перемещения заняли почти год.
Это было тяжелое время, забыть его невозможно.
– Мы живем во время «развенчивания мифов» о блокаде. Как противостоять информационной агрессии и сохранить историческую память?
– То, что мы помним о тех днях, – это всем врагам назло. Мы, люди, пережившие блокаду, еще живы – и все помним. Пока мы живы, мы не дадим никому забыть. Хотя есть и такие людишки, которым не хотелось бы помнить. Не дождетесь.
«Денег не дам!»
– Вы помните свой первый трудовой день?
– Конечно. Мне 14 лет, я пришел на завод «Электропульт», рядом с которым, кстати, тогда располагался музей «Героическая оборона Ленинграда». К слову, именно там и должен быть воссоздан сегодня Музей блокады, в этих исторических стенах. Идея строительства нового здания кажется мне скорее проектом успешного расходования бюджетных средств.
На заводе я работал слесарем-сборщиком, делал замки для электрощитов. К работе подошел рационализаторски: изготовил шаблоны для деталей, обеспечил большую скорость работы и высокое качество готовой продукции. Пошли первые заработки. Со временем я научился работать на всех заводских станках, получил квалификационный разряд.
Проработал на заводе три года. Но тут стали ко мне приставать, чтобы я подписался на государственный заем. Я сказал: «Денег не дам!» И начальник цеха, и директор указывали мне на мою неправильную гражданскую позицию. Но я был непреклонен.
Следующей трудовой вехой стала работа топографом в Севзапгеологии. Именно эта деятельность у меня вызвала первый интерес к делу, которое потом станет главным в жизни. Вся съемка шла именно для строительства, город восстанавливался после войны.
Собственно строительством я занялся, когда уже окончил техникум, работал прорабом, а потом начальником участка. А с 1980 года – начальником управления № 13 треста № 32 «Главзапстрой». География строительства охватывала весь Северо-Запад, это были цеха и корпуса заводов, фабрик. Мы возводили промышленные здания в Ленинграде: Петроградском, Василеостровском, Калининском, Выборгском районах. Было немало трудных объектов. Петроградка, Василеостровский – островные районы, вокруг вода. А на заводах надо было строить сооружения гражданской обороны – подвалы, погреба. Бетоны были плохие, технологий, таких как сегодня, и в помине не было. Делали все практически вручную.
300 рублей за квадратный метр
– Как организовали свое предприятие?
– Был 1990 год. Заводы, фабрики встали, надо было как-то выживать. Мы предлагали руководителям предприятий строительство жилых домов. Рынка недвижимости как такового в стране не существовало, денежного оборота не было, за работу с нами рассчитывались квартирами. Нам выдавали ордера, а мы их распределяли среди своих субподрядчиков. Как сейчас помню – 300 рублей за квадратный метр. А тогда получить свою собственную квартиру было большим подарком жизни. Люди работали за квартиры.
Ушел из «Главзапстроя». Я понял, что этот поезд дальше не пойдет. Так мы создали свое объединение «Строительный трест».
– Трудно было переходить на новые экономические рельсы?
– И тогда, и сейчас тяжело было работать с чиновниками.
– Вы были свидетелем смены различных подходов к организации строительного процесса. Что, на Ваш взгляд, является достижением сегодняшнего времени, а что – очевидным перегибом?
– За последние тридцать лет мы видели столько перегибов, что уже свыклись с ними. Сегодня считается, что если пришел новый большой руководитель, то нужно выжидать, когда закончатся связанные с этим перемены и перестановки. И только когда все уляжется, только тогда все приступают к выполнению всех задач. Но надо понимать, что за нами люди, дольщики, которые ждут квартиры. Раньше был СНиП, который в двух словах можно описать как «Проектируй и строй». И попробуй не сдать дом в обозначенный срок. Сразу – в райком, обком… А сегодня такое ощущение, что никому ничего не нужно, всё как в знаменитой фразе: «Чем хуже – тем лучше».
– Какой совет Вы бы дали сегодня молодому человеку, может быть, начинающему строителю, с высоты своего жизненного опыта?
– Береги честь смолоду! Так говорила моя мама – и я навсегда это запомнил. Я всю жизнь честный и прямой. Иногда себе во вред. По отношению к людям, рабочим, я – честный человек.
В жизни это правило актуально каждый день, ведь вокруг нас постоянно возникает так много соблазнов и ситуаций. И когда каждый раз на карту ставится твоя честь, всегда нужно помнить, что, ошибившись всего один раз, ты ее уже не вернешь. Всю оставшуюся жизнь можешь оправдываться, стараться исправить положение дел, но свою честь ты уже не вернешь.
Как руководитель, принимая решение, ты принимаешь обязательства перед людьми, твоими товарищами. И особенно – перед дольщиками. Сегодня это больная тема в строительстве, и до сих пор не все это понимают. Я имею в виду тех строителей, которые обманывают покупателей. У них и чести давно нет. Там, где была честь, выросло что-то другое.
Справка
Евгений Резвов родился 23 декабря 1936 года в Ленинграде. Свою трудовую карьеру начал слесарем-сборщиком. В дальнейшем – строитель, прораб, начальник участка. С 1980 года – начальник управления № 13 треста № 32 «Главзапстрой». В 1992 году основал компанию «Строительный трест». Заслуженный строитель РФ, кавалер ордена «За возрождение России. XXI век», лауреат национальной премии «Человек года – 2005», победитель конкурса «Строитель года – 2006». Евгений Георгиевич Резвов награжден государственными наградами и памятными знаками: «Житель блокадного Ленинграда», «60 лет Победы в Великой Отечественной войне», «В память 300-летия Санкт-Петербурга». Ветеран труда.