Николай Шумаков: «Перегоны — это движение и жизнь»
Народный архитектор Российской Федерации, академик РААСН и РАХ, президент Союза архитекторов России Николай Шумаков рассказал об особенностях проектирования объектов повышенной сложности, реализации оригинальных архитектурных решений и о том, почему девелоперу неинтересно строить зеленый город.
— Николай Иванович, вы всегда беретесь за объекты повышенной технической сложности. Вас это увлекает?
— Начнем с того, что всю жизнь я проектировал метро. С середины 1970-х годов и по настоящее время — это более 50 станций. Подземный внеуличный скоростной транспорт — моя стихия. Много усилий, но и результат видят ежедневно миллионы пассажиров. Объект повышенной технической сложности требует буквально от каждого — от конструкторов, технологов, архитекторов — максимальной отдачи, на все двести процентов! Конечно, это и ответственность огромная. В нашем деле некачественный проект — это не просто невозможность пройти экспертизу, речь идет о безопасности людей. Небрежность в работе даже на стадии проекта может обернуться большой бедой. Вот этого нельзя допускать ни при каких обстоятельствах.
— Многие годы вы работали главным архитектором «Метрогипротранса», затем главным архитектором института «Мосинжпроект», фактически определяли образ Московского метрополитена. Поменялся ли он за последнее время в связи с высокими темпами строительства новых станций?
— Тут важно обратиться к истории вопроса. Речь идет о стратегии. Когда она есть, изначально проработана с учетом возможных вариаций, темпы строительства логично встраиваются в этот процесс. Так случилось и в момент, когда мэром Москвы стал Сергей Семенович Собянин. Утверждая программу развития метрополитена, он четко представлял реальные объемы работ, трудозатрат, финансирования. Чтобы сократить сроки и минимизировать вложения в строительство новых станций, мэр предложил типовое проектирование для объектов мелкого и глубокого заложения. Мы сделали это в институте «Метрогипротранс», где я тогда работал, и представили мэру проект, который получил одобрение. Но параллельно предложили свое архитектурное видение развития метрополитена в духе традиций, которые определяли художественную ценность подземных интерьеров. Их же не зря называли дворцами для народа. Да они и были таковыми еще со времен первых линий, заложенных в 1930-е годы. Московский метрополитен — визитная карточка столицы, как и храм Василия Блаженного, Красная площадь, Кремль. Большая удача, что Сергей Семенович согласился с нами, с тем, что нельзя опускать «планку», надо поддерживать этот уровень. И началось творчество: мы проектируем всякий раз индивидуально и на самом высоком уровне.
— Какие из осуществленных проектов вы считаете наиболее удачными?
— Есть четкий регламент. Платформа — 162 метра, потом полтора километра перегон, потом опять станция и опять перегон… Все знают: больше всего я люблю перегоны и тоннели. Во-первых, я их никогда не проектировал, это делают конструкторы, технологи. А во-вторых, они абсолютно безупречны с точки зрения архитектуры. Пропорции, цвет, форма — в них все хорошо. Поэтому всегда ими восхищаюсь. Ну и многими станциями тоже. Мне нравится работать с художниками, они добавляют объекту интригу, индивидуальность. Только закладывать эти художественные элементы в проект нужно с самого начала. Тогда интерьеры обретают гармонию и целостность. Например, на станции «Сретенский бульвар» я предусмотрел 30 подсвеченных ниш, в которых Иван Лубенников сделал металлические коллажи. На «Фонвизинскую» я приглашал Костю Худякова, и там на пилонах появились иллюстрации к «Недорослю». Саша Рукавишников на станции Большой кольцевой линии «Электрозаводская» создал огромное полотно: 162 метра в длину и восемь в высоту. Примеров много, и все они, на мой взгляд, удачные. А главное — пассажирам нравится.
— Вы проектировали метро не только в столице, но и в регионах: в Омске, Челябинске, две станции в Санкт-Петербурге — «Казаковскую» и «Путиловскую». К сожалению, их строительство постоянно тормозится. С чем это связано?
— Проблема одна: финансовая. Конечно, развитие систем метрополитена требует огромных средств. И в этом смысле, чем крупнее город, тем проще ему выделять эти деньги на технически сложные объекты. Поэтому Москва лидирует в данном вопросе. Но я всегда говорю, что Россия должна развиваться равномерно по всей территории, а не концентрировать все ресурсы в мегаполисах. Да, собственно, это не я говорю, это задолго до меня говорили наши великие архитекторы и урбанисты: Лежава, Гутнов, Глазычев... Не могу не вспомнить, что во времена Советского Союза средства распределялись очень строго, но при этом понятно. Если в городе рождался миллионный житель, автоматически проектировалось метро. Причем деньги выделялись планомерно, в достаточном количестве, поэтому метро в других городах хоть медленно, но строилось. Сегодня в этом вопросе накопилось много проблем именно из-за финансирования, вернее, его отсутствия.
Например, в Челябинске были спроектированы четыре станции первого участка первой линии метрополитена: «Тракторозаводская», «Комсомольская площадь», «Площадь Революции» и «Торговый центр». Все получилось достаточно интересно. Каждую станцию «сажали» в сложной ситуации, потому что это центр города. Но мы все сделали, все решили, со всеми согласовали. А в итоге строительство длится уже более тридцати лет! Оно никогда не закончится. Потому что сейчас в Челябинске решили строить не метро, а скоростной трамвай. В Омске произошла похожая ситуация, по-моему, сейчас там даже разговора нет о продолжении строительства. В Санкт-Петербурге надежда на завершение и сдачу этих двух станций пока еще остается.
— Помимо метро, вы проектировали и другие объекты особо сложной категории…
— Масштабные интересные проекты — это каждый раз подарок судьбы. В моей карьере таких несколько. Из реализованных — подземный железнодорожный терминал «Аэропорт Внуково». Первый и пока единственный в России. Железная дорога идет от Киевского вокзала во Внуково. Последний перед аэропортом участок длиной полтора километра и саму станцию мы «увели» под землю, чтобы они не мешали взлетам и посадкам самолетов. Заказчику понравилось качество нашего проектирования и стройки, которая шла очень быстро и завершилась меньше, чем за год. И нам предложили проектировать весь терминал, над которым на тот момент уже работали немцы, но, надо признаться, они этот проект явно «не тянули». Мы же сделали его просто на одном дыхании. Это целый город (с переменной этажностью до восьми), где удалось очень грамотно разделить потоки пассажиров и вообще сделать пространство максимально удобным и комфортным для людей.
А вот другой не менее сложный и масштабный проект — шесть железнодорожных вокзалов на трассе высокоскоростной магистрали Москва—Казань — пока ждет своего часа. С точки зрения архитектуры интересные объекты получились. Они прошли экспертизу, что очень важно, вся документация готова к началу строительства. Однако пока проект лежит без движения, потому что неожиданно изменился вектор: вместо железной дороги решили делать автомагистраль. Признаю, что трасса М-12 «Восток» от Москвы до Казани, которая уже построена и открыта для движения, сделана качественно. Но одно другому не мешает. Основная масса пассажиров в этом направлении чаще пользуется поездами, а не личными автомобилями, и мне кажется, высокоскоростная магистраль из Москвы в столицу Татарстана будет всегда рентабельна. Поэтому ждем, когда появятся средства на реализацию и этого проекта.
— Широко известны и другие сооружения вашего авторства. Например, первый в столице вантовый Живописный мост через Москву-реку, за который вы удостоились престижной архитектурной премии Огюста Перре…
— Вообще-то на конкурс подавались три моих проекта, которые подходят под требования этой премии: применение современных технологий в архитектуре. Мост — один из них, самый лихой, непредсказуемый и интересный с точки зрения архитектуры объект, которым я очень доволен. Два других — метрополитен и терминал «Внуково». Для членов жюри этой премии все было удивительно, и в конце концов они решили, что я ее достоин.
С Живописным мостом связана интересная история. Мы спроектировали двухуровневый Звенигородский тоннель. Его диаметр — 14,2 метра, в верхнем уровне — три полосы автомобильного движения, а внизу — метрополитен. Но тоннель выходит на поверхность, а впереди — Москва-река. Надо было ее преодолевать, для того чтобы соединиться с городской сетью, с проспектом Маршала Жукова. Объявили конкурс на мост. По-моему, в нем участвовали четыре или пять компаний. Мы выиграли, потому что Юрий Лужков любил амбициозные проекты. А наш был именно таким. И в 2007 году в Москве появился первый вантовый мост с огромным основным пролетом 409 метров, с гигантской стометровой красной аркой и стеклянной капсулой, где должна была быть смотровая площадка. И представьте, какой бы популярностью она пользовалась! Но когда Лужков презентовал проект Владимиру Владимировичу Путину, он показал на верхнюю точку арки, где еще ничего не было, и сказал: «А здесь планируется кафешка». Мы были в совершеннейшем замешательстве от его предложения, надеялись, что Лужков сам про это забудет. Не забыл. А слова градоначальника — закон. Пришлось спроектировать ресторан, куда еда в контейнерах должна была доставляться на лифтах из кухни, расположенной на правом берегу. Естественно, отходы жизнедеятельности надо было ночью этими же путями спускать. Мы провели отопление, вентиляцию, канализацию, систему кондиционирования, туалеты сделали — словом, задачу выполнили. Но никто из рестораторов не взял объект в эксплуатацию — уж очень трудозатратно.
К тому времени в Москве сменился мэр. Сергей Собянин предложил открыть в этой капсуле Дворец бракосочетания. Естественно, всю ресторанную технологию сломали подчистую. Сделали загс, внизу — один зал, наверху — второй. Но все застопорилось на этапе приемки лифтов. Ростехнадзор счел их небезопасными. Поэтому ждем, когда появится проект на подъемники...
— В одном из интервью вы говорили, что мечтаете максимально приблизить город к природе, превратить все крыши зданий в сады и парки. Сложно ли этого достичь в российских реалиях?
— Мои слова интерпретировали не совсем верно. Речь шла о Новой Москве. Тогда активно говорили о том, что это должен быть зеленый город, что надо максимально понизить этажность, людей приблизить к природе, чтобы каждый дом утопал в зелени. Короче, чтобы все могли ходить босиком по траве: куры, козы, коровы, собаки, ну и люди заодно... Вот такой должен быть там город. В итоге сами знаете, что получилось…
— Сплошные «человейники»…
— Максимальную высоту «гонит» любая строительная компания. Все идет под резким давлением застройщика. Никому не интересно делать зеленый город: с точки зрения девелопера это нерентабельно, невыгодно, а значит — неинтересно. Все хотят строить дешево и быстро, а продавать дорого. Потому что у нас вечно стоит квартирный вопрос! И любой застройщик любого уровня говорит: надо людям дать жилье! Так никто и не спорит: надо! Только в результате этих призывов сложилась известная ситуация, которую, думаю, не переломить в ближайшее время. Бывшие подмосковные луга и поля заняты незаселенными «человейниками». Даже несмотря на то, что цифры ввода в эксплуатацию ИЖС примерно уровнялись: 50 на 50. Но надо понимать, что здесь учитывается и весь «самострой». К сожалению, основная масса таких домов отличается безобразной архитектурой: кто в лес, кто по дрова...
— Облегчают ли новые материалы и технологии, применяемые в строительстве, воплощение самых смелых задумок?
— Чтобы ответить на ваш вопрос, приведу пример. На мой взгляд, наиболее интересная жилая застройка в столице — на Ходынском поле. Это проект начала «нулевых». Мысль великолепная, реализация достаточно интересная получилась. Но прошло немного времени, и фасады вдруг резко обветшали, весь район потускнел. Появились какие-то натянутые защитные сетки, чтобы облицовочные материалы не падали на жителей. А все дело в том, что не было тогда нормальных материалов, которые бы помогли реализовать эту идею в качестве, задуманном архитектором.
Сейчас — другая ситуация. Выбор хороших и качественных материалов — строительных, отделочных, причем как интерьерных, так и экстерьерных, — огромный. И он остается даже несмотря на то, что многие зарубежные компании ушли с нашего рынка. Но так как российские производители всегда работали в тесном контакте с иностранными партнерами, многому учились, сами что-то параллельно изобретали, технологические тонкости изготовления и эксплуатации материалов усвоили и оставили при себе. И, конечно, реализация той или иной архитектурной задачи в большой мере зависит от умения с ними работать.
— Вы уже много лет возглавляете Союз архитекторов России. Какие самые острые вопросы, стоящие перед профессиональным сообществом, сегодня обсуждаются?
— Я еще и Союзом московских архитекторов руковожу. Коллектив большой, более ста человек. Работа за эти годы отлажена. А задачи у нас всегда одни с момента создания союза в 1932 году. И они прописаны на первой странице нашего устава: содействие развитию российской архитектуры как части отечественной истории и культуры; защита профессиональных интересов и прав архитекторов; консолидация российского профессионального сообщества. Это глобально. А локально — каждый новый день несет новые вызовы разного масштаба, но все они так или иначе связаны с вопросами профессионального уровня людей, для которых архитектура — призвание и дело всей жизни.
Этому посвящены все наши конференции, конкурсы, круглые столы, мастер-классы. Архитектурные фестивали, которые мы проводим по всей стране, в своих деловых программах тоже предусматривают повышение уровня профессионализма современных архитекторов. Фестивалей много: «Зодчество», «Золотое сечение», «Перспектива», «ЭкоБерег», «Архитектурное наследие» и другие. Конечно, мы не подменяем своими мероприятиями вузовское обучение, ни в коем случае. Но, как бы это сказать, немного меняем угол зрения, фокусируем взгляд, особенно молодых, начинающих архитекторов на самых актуальных реперных точках развития зодчества. Это важно и для самой профессии, и для будущего нашего сообщества, активизации молодых сил, успешной реализации огромного числа творческих проектов наших коллег в регионах.
— Существует мнение, что без принятия нового закона об архитектуре ее качество будет страдать. Что вы об этом думаете?
— Мы продолжаем работать. Важно понять, что закон как документ все равно не станет некоей панацеей от всех проблем, существующих в архитектуре и градостроительстве. А потому важно не разбираться, кто и в чем главенствует в этом процессе: строители, архитекторы, девелоперы... Гораздо продуктивнее всем вместе работать на результат: дать возможность профессионалам всех перечисленных направлений работать грамотно, уважительно по отношению к городу, его жителям и друг к другу. Естественно, в рамках существующих законов, правил и норм.
Не так давно состоялись консультации Союза архитекторов с Минстроем России. Мы договорились о внесении в действующий Градостроительный кодекс некоторых важных дополнений, включая положение о главных архитекторах территорий. Это, конечно, полумера. Но было необходимо что-то сделать уже сейчас, не дожидаясь принятия закона. Кроме того, появляются новые технологии в проектировании и градостроительстве, трансформируются подходы к толкованию авторского права в архитектуре, переосмысливается общая терминология. Посмотрим, получим ли какой-то ощутимый результат в ближайшее время. Но это в любом случае движение, определенные действия, в которых рождается если не истина, то более четкое осознание, как решать возникающие вопросы. Поэтому, как я сказал в самом начале, очень люблю перегоны: это движение, а движение — жизнь.
Гостем Международного строительного чемпионата – 2023 стал Кен Янг, малайзийский архитектор, мировой эксперт в области экологического и энергосберегающего проектирования, автор книг по экодизайну. В 2008 году The Guardian включила Янга в число «50 человек, которые могут спасти планету», назвав его «ведущим в мире архитектором зеленых небоскребов». В Санкт-Петербург он прилетел всего на несколько часов, чтобы выступить с лекцией «Архитектура на благо планеты».
От хиппи до Греты Тунберг
Удивительно, но сегодняшние принципы зеленого строительства были доступны проектировщикам зданий более полувека назад, в самом начале 1970-х годов. Тогда юный выпускник Архитектурной школы АА в Лондоне Кен Янг включился в работу над проектом автономного самодостаточного здания и впервые задумался над тем, как начать максимально использовать не только инженерные новинки того времени, но и природную составляющую, что совпадало с популярной субкультурой хиппи, призывающих вернуться к естественной природной чистоте.
Эти идеи Янг сделал основой своей диссертации в Кембриджском университете в 1974 году. Через два десятка лет, на очередной волне интереса к зеленому строительству, она была издана под названием «Проектирование с участием природы» (Designing with Nature). В ней Янг рассказывал, как создавать здания, взаимодействующие с природой.
Увы, эти идеи оказались не реализованными и даже не востребованными у заказчиков, потому что ископаемые и природные ресурсы были дешевы, считает Янг. И только сейчас, когда климатический кризис стал очевидным для всех – от простых жителей разных регионов планеты, страдающих от небывалой жары или внезапных наводнений, до политиков и глав государств, – интерес к зеленому строительству снова переживает ренессанс.
«Думаю, что мы строим и проектируем неправильные вещи, – уверяет именитый архитектор. – Многие ли из нас осознают, что у нас есть всего 20–30 лет, до того как планета станет настолько загрязненной, что на ней нельзя будет жить? 40 лет назад мы проектировали здания с минимальным воздействием на среду, но теперь этого мало. Надо проектировать так, чтобы восстанавливать природу».
Зеленые небоскребы
Сегодня доктор Янг возглавляет британскую компанию Llewelyn Davies Yeang и руководит малайзийским архитектурным бюро T. R. Hamzah & Yeang Sdn. Bhd с офисами в Куала-Лумпуре, Лондоне, Пекине, Шэньчжэне и Сиднее, а также читает лекции в университетах по всему миру. Им создано более двухсот зданий, в том числе более десятка небоскребов с вертикальными садами, естественными вентиляцией и освещением, возобновляемыми источниками энергии, ресурсосберегающими новациями и материалами, которые служат как можно дольше при минимальных затратах на их производство и эксплуатацию.
Свои здания Янг сравнивает с созданием биотических протезов: их следует так же органично задействовать в живой природе и так же много времени уделять исследованиям материалов и технологий, чтобы добиться нужного эффекта.
«Мы проектируем здания так, чтобы своей формой, расположением компонентов и материалами они наиболее гармонично вписались в особенности местного климата, учитывая движение солнца в течение дня или сезонное изменение температуры воздуха», – поясняет принципы биотической архитектуры Янг.
Его зеленые небоскребы внешне действительно зеленые и покрыты растительностью от подвалов до кровли. Сегодня никого не удивишь террасами и крышами с лужайками и деревьями, но Янг в экопроектировании идет дальше и буквально переносит флору и фауну в тело небоскребов, создавая экосистему, во всем похожую на окружающую естественную среду. Дальше она начинает жить своей жизнью: растения создают симбиоз друг с другом, птицами и насекомыми, подпитываясь дождевой водой и солнечным светом.
«В офисном здании Suasana PJH 2C5 в Малайзии созданы участковые озеленения общей площадью 1,3 миллиона квадратных футов, – поясняет Кен Янг. – Мы проводили эксперимент: изучали среду обитания и строили матрицу биоразнообразия. Сначала подбирали растительность, а потом фауну, которая могла бы ее заселить, но при этом отказывались от инвазивных видов, то есть совмещали правильную флору и правильную фауну в каждом ареале. А потом уже разрабатывали ландшафт, чтобы поместить эти виды. Во всем должен практиковаться такой экологический подход: сначала растительность, потом фауна, потом ландшафт и все это сочеталось бы с человеческой экосистемой в общем конструктиве здания. Так получаются искусственно созданные экосистемы, которые максимально отвечают окружающей природе».
Следуя этому принципу, в жилом небоскребе Skylon Residences архитекторы сымитировали природную вертикаль: на нижних этажах поселили бабочек и стрекоз, на средних – певчих птиц, на верхних – перелетных. Во французском районе La Reunion Янг распространил природную среду не только на здания, но и на кварталы, вплетая зеленые насаждения в городскую инфраструктуру. Эти зеленые коридоры с размытыми границами образуют непрерывную среду: они поднимаются в здания, тянутся под мостами и над подземными переходами. В результате городской житель может выйти из квартиры и через несколько десятков метров оказаться в природном парке.
Дом для счастливой жизни, или Как правильно расставить приоритеты
В экопроектировании Янг призывает руководствоваться пятью основными принципами в определенном порядке.
Первое: определить, что делает человека счастливым. То есть улучшать качество жизни, делать нахождение в здании более приятным, а людей более здоровыми.
Второе: снижать воздействие на природу и даже стараться восстанавливать ее. Такой подход требует изучения экологии. Это несложная дисциплина, а если преподавать ее архитекторам, то мир изменится к лучшему.
Третье: рационально использовать воду, относиться к ней как к ценному ресурсу, максимально использовать рециркуляцию, очищать и беречь.
Четвертый фактор: энергия, от которой зависит жизнь любого города. Надо научиться использовать возобновляемые источники: ветер, солнце, геотермальную энергию, приливы.
Пятое: материалы для строительства. Статистика говорит о том, что от 40 до 60% содержания свалок – это отходы стройки или стройматериалы. Надо минимизировать отходы стройиндустрии, надо придумать материалы, которые могут использоваться повторно или перерабатываться.
«Будут ли зеленые здания экономически выгодными? – вновь и вновь отвечает Кен Янг на самый популярный вопрос. – На строительство SOLARIS мы потратили на 6,5% больше, чем в среднем по отрасли. Если сделать здание просто зеленым, то есть пройти сертификацию по стандарту LEED, то получим плюс 6–10% к проекту, суперзеленым – плюс 20-25%. Как эти расходы возместить? За счет ресурсосбережения, конечно! В случае SOLARIS оно приносит пару миллионов долларов ежегодно и окупается за 5–6 лет.
Социальные выгоды от зеленого строительства еще выше, чем от энергосбережения. Обычно я говорю людям: стройте зеленые здания, потому что это морально оправдано. Это правильнее с этической точки зрения. Исследования показывают, что 80% воздействия на природу и изменение климата вызваны строительством и его влиянием на окружающую среду. Конечно, вам хочется, чтобы здание было экономически выгодным, но ведь вы ставите более высокую цель – вы сберегаете планету».
Комментарий
Раис Баишев, соучредитель и руководитель проектов АБ «Остоженка»:
- Рано говорить о том, что озеленение кровель и фасадов вносит существенную лепту в создание экологичной жилой среды. Пока зеленая архитектура не превратилась в хорошо продаваемый товар, нет никакой надежды, что по доброй воле архитекторов или чьей-то еще она сможет глобально влиять на экологию города.
Вспомним такой материал, как стекло: некогда дорогое в производстве, трудно изготавливаемое, оно применялось в остеклении зданий крайне мало. Сегодня из стекла и светопрозрачных конструкций можно делать не только весь фасад, но и кровли. Тому, чтобы озеленение стало таким товаром, препятствует многое, в первую очередь климатические ограничения, которые тормозят развитие зеленой архитектуры в сегменте жилья.
Да, благоустройство дворов и пространств общего пользования стало за последние годы обязательным сопровождением квадратных метров и выгодной локации – теперь озеленение заметно влияет на стоимость продаваемого жилья. Без этого гарнира архитектурное блюдо уже не подается, когда речь идет о жилых комплексах высокого качества. Однако на фасады и террасы в массовом жилье зелень пока не проникла – нужны серьезные финансовые вложения, которые помогут создавать качественные зеленые фасады и кровли, несмотря на климатические препятствия.
Сегодня, когда небоскребы поднимаются над облаками, что мешает нам забирать ввысь ту самую зелень, которая была когда-то выше любого здания? Если рассматривать архитектуру как место обитания человека, где создаются одинаковые условия проживания, приближающие юг к северу, восток к западу, небо к земле, очевидно, что за зеленой архитектурой будущее, но момент, когда она будет влиять на экологию города в глобальных масштабах, еще впереди.