Елена Пучкова: «Когда ты понимаешь, что границ нет, а мы находимся далеко от конечной точки, проще проектировать»
Если верить академическим определениям, современная архитектура — все, что строится, по крайней мере, с середины прошлого века. Но стили, технологии, материалы 1970-х и 2000-х — совсем разные. Следовательно, каждый архитектор может трактовать понятие «современная архитектура» по-своему. У Елены Пучковой, главного архитектора архитектурной компании Генпро, есть собственный взгляд.
— Что лично вы вкладываете в понятие «современная архитектура»?
— Современная архитектура — удовлетворение функций, которые вкладываются в строение, с сохранением эстетического внешнего облика; это красота, это функционал, это архитектура вне времени.
Архитектура имеет свойство устаревать — в основном в попытках удешевить объект.
В разные эпохи были разные стили. Если посмотреть на старые здания, они нам представляются вечными. Старыми, но не устаревшими. Есть разница между старым и устаревшим. Старые — это красиво. У красоты нет времени. А устаревший — это не очень хорошо: нет эстетики, нет красоты. К сожалению, была эпоха проектирования, здания которой очень хочется откорректировать.
Условно архитектуру можно разделить на три эпохи. Первая — когда здания проектировались с позиции в первую очередь эстетики. Вторая — когда здания должны были быть дешевыми и функциональными, укладываться в экономическую модель. Теперь совмещается и то, и другое.
Современные направления позволяют создать такую архитектуру, чтобы она не устаревала. В архитектуру возвращается идея красоты и функционала. В Москве главный архитектор и мэр дают архитекторам возможность фантазировать. Руки у нас больше развязаны.
Мы понимаем, что изначально архитектура вырастала из внешнего облика. Появлялись именитые архитекторы. Эстетика внешнего облика превалировала. Сейчас все считают деньги, и задача — попасть в нормы, в квартирографию, экономику. Ни один девелопер не позволит построить здание, которое не попадает в экономику, но оно должно быть эстетичным. Сегодняшние проекты домов бизнес-класса, даже комфорт-класса направлены на то, чтобы они не устаревали. Чтобы через много лет можно было сказать, что эти здания начала XXI века, но они не устаревшие.
— Появляются ли, на ваш взгляд, сегодня течения, соразмерные стилям прошлых лет — неоклассике, модерну и т. д.?
— Сегодня сложно сказать, что есть какой-то стиль. По-хорошему, все это эклектика. Это слово стало ругательным, потому что не всегда получается хорошо. Но изначально это очень эстетически правильный стиль.
Если в определенной эпохе стиль был надиктован, все делали здания плюс-минус похожими. Сейчас никто не старается придерживаться определенного стиля.
У меня есть версия, что названия стилей — современные. Вряд ли такие названия появлялись в то время, когда здания проектировались. Они появились позже. Может быть, с течением времени появится название у современного стиля. Есть вероятность, что через сто лет студенты МАРХИ будут изучать постройки нашего времени и как-то назовут современный стиль.
— Как правило, оригинальностью могут похвастаться специализированные здания вроде культурных центров, отелей, спортивных сооружений. В какой мере это можно отнести к жилым зданиям?
— Оригинальный музей проще сделать, чем любое жилое здание. Они похожи друг на друга — это связано с функционалом. Но сейчас в Москве есть запрос на уникальную архитектуру. В кейсе нашей компании — много уникальных жилых объектов. Тот же «JOIS», который мы делали для MR Group. Это здание не похоже на другое жилье. Бизнес-центр «Nice Tower» — максимально оригинальная форма, которая в том числе исходила из функционала и эффективности. Мы создаем узнаваемые здания, которые становятся доминантами, точками притяжения. Хороший пример также — бизнес-центр «Upside Kuntsevo», который, в отличие от предыдущих кейсов, не является высотным объектом, но привлекает именно необычной формой и лаконичной структурой фасадных решений.
Есть много зданий уникальных форм. Архитектура уходит от квадратов, от кубиков. В Москве уникальны 90% проектов. Именно жилые дома и офисы сегодня становятся оригинальными.
Архитектура на перспективу
— У каких направлений в архитектуре есть сегодня перспектива для развития?
— Наступил век новых технологий. Мы тяготеем все к компьютеризации, к машинным технологиям. По сути, те же бионические формы возникли именно из-за компьютеризации проектирования. Появился стиль параметрика, он же — алгоритмическая архитектура. Патрик Шумахер, который ныне руководит бюро Захи Хадид, сформулировал Манифест параметризма. Архитектор берет компьютер, задает ему код, компьютер делает архитектуру. Многие не понимают сути этого стиля, думая, что все эти необычные формы рисует человек. Нет. Само название говорит об обратном: «Параметрика» — «параметр», «алгоритмическая архитектура» — «алгоритм». Архитектор задает определенный код или алгоритм, например, условно: «тяготей к этой точке», и компьютер сам генерирует форму. То есть архитектор не знает, что получится в конечном итоге, объем формирует машина, а человек лишь контролирует процесс.
В процесс проектирования все больше внедряется технологий, связанных с искусственным интеллектом. Пока все это на этапе развития, и те же планировки, которые делаются при помощи ИИ, получаются довольно кривыми, но со временем технология будет совершенствоваться, и бо́льшая часть рутинных процессов будет делегироваться машине. И это очень правильно. К примеру, когда я сажаю квартирографию, наношу зонинг, трачу безумное количество времени. Я переберу 20–30 вариантов, а машина за более короткий срок может предложить тысячи. Архитектор должен контролировать машину и внешним обликом заниматься.
Если посмотреть более глобально на те направления, которые будут внедрять в практику через 50–100 лет, основные мировые исследования сводятся к полному уходу от статичности архитектуры. Одно из таких исследований проводила я. Появляются юниты, которые можно перемещать по зданию, менять между собой. Мы говорим не о конкретном здании, которое стоит, а о зданиях, которые могут переконфигурироваться, менять место, видоизменяться. Ведь что такое архитектура будущего как таковая? Это архитектура, которая может удовлетворять все потребности, пожелания человека, у которого сегодня — одно настроение, завтра — другое. Идея — чтобы архитектура удовлетворяла каждый запрос, который на нее поступает.
Это не новая идея. Ее много лет назад предложил Седрик Прайс — «здание, в котором человек может делать все, что он хочет». Это проект «Fun Palace» на месте нынешнего Центра Помпиду в Париже. Проект не был принят.
Сейчас в Нью-Йорке построен арт-центр «The Shed». Он состоит из оболочки и внутренней части. Во внутренней расположен зал, мастерские. Внешняя оболочка, когда трансформируется, образует другой зал.
На самом деле все эти идеи с точки зрения технологий реализуемы и сейчас, но, чтобы сделать полностью трансформируемое здание, где каждая часть перемещается, нужно несколько илонов масков и бюджет нескольких государств. Любая инновация — это дорого. С течением времени, когда начинается фабричное производство, все дешевеет и становится обыденным. Мы уже видели это на примере умного дома.
Поскольку люди любят стабильность, им кажется, будто что-то новое не придумается, не появится, не приживется. Например монолитный железобетон. Если бы о нем рассказали человеку, который жил в XVII веке? А что такое монолит? Если подумать — уникальная вещь. Здание создается единым объемом непосредственно на площадке. Но это уже то, к чему мы привыкли. Почему это надо считать чем-то из разряда фантастики? Сейчас есть много новых материалов, технологий.
— В каком направлении, на ваш взгляд, будут развиваться технологии строительства?
— Уже сегодня используются 3D-принтеры для печати домов. Они позволяют решить одну из главных проблем монтажа — избавиться от швов на стыке материалов. Остаются лишь эстетичные ровные линии послойного нанесения. Надеюсь, что лет через 20–30 швов не будет совсем.
Роботы-манипуляторы занимаются кладкой. Результат более совершенный, чем у человека. Другое дело, что мы тянемся к ручному исполнению, как пример — кирпич ручной формовки. Такой кирпич разный, кладка неровная, но в этом есть особая эстетика.
Развивается модульное строительство, когда на заводе собираются целые комнаты с отделкой, а потом монтируются на площадке. У многих эта технология ассоциируется с хрущевками. У меня такого нет. Но это должны быть очень качественные изделия и исполнение.
Появились модульные фасады. При строительном исполнении ты подходишь к фасаду здания и видишь, что плохо сведено, криво. А при использовании модульных фасадов кассеты производятся в фабричных условиях, их привозят и просто вешают. Это дороже, но эстетически правильнее и долговечнее.
— Какие строительные материалы сегодня в приоритете, на ваш взгляд? Известно, что архитекторы нередко имеют любимые материалы.
— Мы говорим о фасадах зданий. Есть норматив, при котором какие-то материалы нельзя использовать — например горючесть: нельзя использовать горючие материалы для зданий выше 75 метров. Лично я всегда подбираю материал под конкретный фасад. Каждый заказчик имеет свое видение. Многие просят сделать один массинг (массинг — термин в архитектуре, который относится к восприятию общей формы, а также к размеру здания. — Примеч. ред.) и к нему — несколько вариантов фасадов. Мне проще сделать три массинга и к каждому — свой фасад. К сожалению, существует частая практика оптимизации уже на этапе строительства — замена материалов более дешевыми. Я обычно стараюсь на этапе концепции продумать материал согласно бюджету. Если здание не очень высокое — фасад может быть в композите например. Определенной форме здания походит определенный материал: матовый, с отливом, определенного цвета.
Плюс ограничения финансовые. Был один объект, где мы хотели зеленый фасад. Можно было использовать глазурованный кирпич, терракоту, металл. Выбирали согласно бюджету.
Сегодня чаще используется алюминий, стеклофибробетон. Уходит на второй план керамогранит — есть проблемы с нарезкой: если неправильно нарезать, фасад выглядит ужасно. Кляймеры запрещены. Мелкоштучные материалы активно используются — бетонная или клинкерная плитка; стали возвращаться к керамическому кирпичу.
Я стараюсь предлагать несколько вариантов. Бывают объекты, которые сделаешь — и понимаешь: это оно. И заказчик сразу принимает, и инстанции проходим сразу. Бывает, заказчику не нравятся отдельные моменты. Их можно переделать, но за материал я обычно сражаюсь. Если металл — должен быть металл, если кирпич — то кирпич. Хуже всего — имитация, когда, к примеру, пытаются рисунком на керамограните создать ощущение дерева или металла. Всегда смотрится как подделка.
Большая стройка
— Насколько важна при проектировании экономика проекта?
— Экономика сейчас — самое важное. У нас задача — соединить в одно целое архитектуру, город, девелопера. Мы стараемся максимально.
— В каком направлении развивается современное строительство?
— Есть площадки, которые застраиваются кластерами — Шелепиха, ЗиЛ. Бывает, что какая-то площадка становится модной, застраивается разными девелоперами в рамках КРТ.
Сегодня много объектов, которые строятся в несколько очередей.
Если мы говорим о планировках, становится больше маленьких квартир. Если посмотреть на квартирографию, которая была несколько лет назад, — квартиры более просторные.
Квартирография в домах бизнес-класса — как в классе «комфорт» три года назад.
Может быть, хорошо, что квартиры становятся меньше, — цены выросли. Можно меньше квадратных метров купить, но все функции в квартире будут. Я давно не видела классических квартир, почти все девелоперы заказывают европланировки. Чаще отказываются от коридоров. Раньше было больше комнат, но меньше функциональных помещений. Теперь — все наоборот: комнаты уменьшаются, появляются дополнительные помещения — гардеробные, постирочные, кладовые.
Но в чем большой плюс — все строят разное, и площади становятся более функциональными.
— На одном из недавних форумов вы заявили: «Конечная цель должна заключаться в отказе от традиционного проектирования зданий». Что вы подразумеваете под нетрадиционными методами?
— Выступая перед аудиторией, я каждый раз пытаюсь донести, какова конечная цель архитектуры. Это здание, которое может удовлетворить любой запрос человека, которое взаимодействует с человеком. Пока архитектура и человек существуют отдельно.
А представьте здание, которое знает своего хозяина. Ты моргаешь — значит, хочешь есть, оно раскладывает стол. Зеваешь — раскладывает кровать. Можно иметь квартиру 12 квадратных метров, а не 80, но там могут быть все функции.
Почему важно думать, к какой конечной точке мы стремимся: когда архитектура начинает понимать человека? Проблема большинства архитекторов — зашоренность сознания, они боятся сломать рамки, в которых существуют. Когда ты рассуждаешь и понимаешь, что границ нет, а мы находимся далеко от конечной точки, проще проектировать, искать много вариантов. Это если мы говорим про нетрадиционные методы.
Что касается проектирования, повторюсь: все рутинные операции должны передаваться машине. Я не боюсь, что машина заберет у меня работу. Потому что машина не станет Норманом Фостером, хотя она может стать Захой Хадид. Мы не ругаемся на «мышку» или карандаш, не боимся, что они отберут у нас работу. За человеком остается контроль и направление процессов, он занимается красотой и эстетикой, и даже эти вещи в какой-то степени можно делегировать машине.
На последних форумах многие размышляли, кто будет нести ответственность, если машина неверно рассчитала конструкцию, и здание упало. У нас есть большое количество технологических вещей в мире. Падают даже такие совершенные механизмы, как самолеты. Я исследовала этот вопрос: 85% авиакатастроф — ошибка человека, то есть машина срабатывает точнее. Если что-то произошло, идет расследование до конца, до мельчайших деталей — выясняется все, чтобы исправить ошибку. И после этого ошибочную деталь заменяют на всех самолетах. В архитектуре должна быть такая же практика.
В Петербурге продолжается короткий теплый период. Это время, когда в городе ремонтируются дома и идет подготовка к новому отопительному сезону. Времени на проведение ремонтных работ, которые ведет Жилищный комитет Петербурга, мало, а успеть надо много. Тем более что фронт работу в текущем году заметно вырос, как и объем финансирования. Как проходит горячий для комитета сезон, «Строительному Еженедельнику» рассказал председатель Жилищного комитета Олег Зотов:
— Конечно, многое зависит от погоды — Петербург находится на широте Южной Аляски, не самого теплого региона. Лето короткое, времени на проведение работ очень мало. Мы решили подготовиться к теплому периоду 2023 года заранее, начинать закупочные кампании заблаговременно. Все работы законтрактованы в прошлом году, чтобы с наступлением теплого периода сразу приступить к ремонту.
— Как вы оцениваете темпы ремонта — с учетом увеличения его объема?
— У нас запланировано свыше 2,5 тыс. видов работ, в том числе 2,4 тыс. — замена лифтов с истекшим сроком эксплуатации. Огромные планы по ремонту кровель — необходимо капитально отремонтировать 389 кровель.
В отличие от предыдущих периодов темпы хорошие — 22% работ уже физически выполнены и приняты. Еще 32% — в завершающей стадии, и мы уверены, что все объекты будут отремонтированы до начала отопительного сезона. Перед Фондом капремонта поставлена даже не задача — сверхзадача; выполнить ремонтные работы не до 15 октября, как обычно, а до начала сезона дождей.
В этом году объем финансирования капитального ремонта беспрецедентный. Если в 2021 году на ремонт выделялось 11 млрд рублей, в 2022-м — 15 млрд рублей, то в этом году мы должны освоить 28 млрд; 6 млрд из них — субсидии из бюджета города, которые мы получим благодаря поддержке губернатора Петербурга Александра Беглова.
Также на ремонт будет направлено свыше 5 млрд рублей — наши ежемесячные платежи.
В основном акцент делаем на готовности жилья к холодам. Но также в числе задач — ремонт кровли и повышение энергоэффективности домов. В большинстве домов пока не утеплены лестничные клетки. Сейчас выполняются ремонты лестничных клеток, в основном ремонтируются оконные и дверные проемы, чтобы обеспечить тепло в домах.
— Почему в этом году выделено больше денег на ремонтные работы — только ли удорожание материалов на это повлияло?
— Да, ремонты стали дороже. Цены на работы и материалы выросли. Но это не линейная зависимость. В городе в капремонте нуждается много домов. Это разные виды ремонтных работ. Благодаря увеличению финансирования мы уже заменили 1460 лифтов — с истекшим или истекающим сроком эксплуатации; отремонтируем больше кровель — 400 против 200 в прошлом году.
— Удастся ли в 2023 году на 100% исполнить программу капремонта, особенно учитывая выросший объем финансирования?
— Никто в России никогда на 100% не выполняет программу. Но я могу несколько цифр привести. В 2021 году программа капремонта исполнена на 80,9%, в 2022 году — почти на 85%. В текущем году мы примерно в три раза опережаем по темпам и объемам показатели предыдущих лет.
Мы стремимся, но о 100% говорить не приходится. Очень много непредвиденных обстоятельств возникает. Например, недопуск со стороны жильцов, которые говорят «нас все устраивает, ничего не надо делать». В ходе проектирования появляются факторы, которые не позволяют сразу начать работы — скажем, обнаружили существенные повреждения несущих конструкций. Приходится такой дом вносить в план с иными видами работ. Некоторое количество таких историй неизбежно возникает каждый год.
Но мы стремимся по максимуму делать то, что возможно. У нас ужесточена система контроля за подрядными организациями. И бесконечное продление сроков работ мы стараемся исключить. Если подрядчик взялся, но не справляется — принимаем меры вплоть до расторжения контракта и включения этой организации в реестр недобросовестных подрядчиков и поставщиков. В прошлом году 17 организаций попали в реестр недобросовестных подрядчиков.
Наука и жизнь
— При комитете работает Научно-технический совет в сфере жилищно-коммунального хозяйства Санкт‑Петербурга. Есть положительные заключения совета — внедряется ли на практике что-то из рассмотренных предложений?
— Мы получаем большое количество предложений от производителей разного оборудования. Техническая возможность предложений оценивается комиссией, в которую входят эксперты, представители научного сообщества, инженеры. А вот экономическую целесообразность мы определяем в ходе внедрения той или иной технологии.
Например, есть предложение от завода «Радар» — индивидуальные тепловые пункты с автоматическим погодным регулированием. Это предложение одобрено. Завод разработал новые системы, которые будут внедрены на новых домах. Системы полностью производятся на основе отечественных материалов.
— Удовлетворяют ли вас темпы подготовки к очередному отопительному сезону?
— Мы готовим к отопительному сезону внутридомовые сети. По плану это 258 сетей в домах, 85 из них — уже в завершающей стадии. Всего запланировано более 1 тыс. видов работ на системах теплоснабжения.
— По программе «Обеспечение доступным жильем и жилищно-коммунальными услугами жителей Санкт‑Петербурга» что предпочтительнее и вернее с точки зрения именно Жилищного комитета — покупка квартир у застройщиков или строительство за счет бюджета?
— Мы никак не участвуем в закупках квартир. Наша задача — распределить полученные квартиры.
В этом году выделен очень большой объем финансирования — 21 млрд рублей, включающий покупку квартир и предоставление социальных выплат очередникам на строительство и приобретение нового жилья.
Не все аварийное, иногда только кажется
— При комитете действует Городская межведомственная комиссия по признанию многоквартирных домов аварийными и подлежащими сносу или реконструкции. Всегда ли дома, рассматриваемые на комиссии, признаются аварийными?
— Комиссия действует с 2011 года. Это процесс постоянный: заявления поступают — комиссия рассматривает. Сейчас мы получаем уже небольшое количество заявлений, каждое рассматривается внимательно, привлекаются заинтересованные организации.
Более чем в половине случаев заявители получают заключение об отсутствии аварийности, потому что нередко путают аварийность с необходимостью провести текущий ремонт.
В ходе рассмотрения заявки оценивается способность основных строительных конструкций продолжать функционировать и обеспечивать безопасность.
— Насколько часто дома признаются подлежащими сносу? Какого года постройки?
— Всегда акцент делается на возможность восстановить дома, а не снести. За 2021 год аварийными или подлежащими сносу признаны 11 домов.
В основном это двух-трехквартирные дома постройки первой половины XX века, деревянные, барачного типа, которые экономически и технически нецелесообразно ремонтировать.
— Есть ли проблемы с расселением аварийных домов?
— В Петербурге процесс расселения организован достаточно хорошо. Этот процесс очень жестко контролирует федеральный центр.
Мы полностью расселили все многоквартирные дома, признанные аварийными до 2017 года. Сейчас не расселены десять домов из следующей программы — которые признаны аварийными в период 2017–2022 годов. Осталось расселить 14 семей.
По-прежнему есть так называемый «эффект последнего жильца», когда расселение затягивается. Принимаем решения индивидуально по каждому жителю. Наша задача — чтобы петербуржцы жили в комфортных городских условиях. Для этого используются все возможности законодательства.
