И.Евтушевский: Сегодня – время считать
.jpg)
Накануне состоялась встреча руководителей «Базового элемента» и губернатора Санкт-Петербурга Валентины Матвиенко. Об итогах этой встречи и прогнозах развития девелоперских проектов Олега Дерипаски в Петербурге мы беседуем с генеральным директором компании «Главстрой СПб» Игорем Евтушевским.
– На встрече с губернатором обсуждались вопросы развития крупных инвестиционных проектов «Базэла» в Северной столице. Прокомментируйте результаты этой встречи. Чего городу ждать от «Главстроя»?
– «Базовый элемент» всегда рассматривал Санкт-Петербург как стратегический регион, и когда он собирался приобрести здесь определенное количество активов, был составлен некий перечень намерений, который лег в основу стратегического соглашения. И был ряд обязательств, которые каждая из сторон собиралась соблюдать.
Далее наступил кризис, карты смешались и у бюджета, и у инвесторов. Возникли проблемы с тем, что обязательства в полном объеме не выполняются. В декабре 2008 года состоялась встреча руководства «Базэла» с администрацией города, обсуждали, что с проектами будет в ближайшее время. Тогда еще никто не представлял, как будет развиваться кризис, каковы прогнозы по спаду производства. Тем не менее уже в декабре определились, что ни один из объектов «Главстрой СПб» бросать не собирается. По Шкапина – Розенштейна мы тогда вышли с предложением, что надо «тормознуть» проект.
Втягиваться в строительство мы не могли, потому что на рынке ситуация с коммерческой недвижимостью резко ухудшилась. «Северную долину», «Апраксин двор», «Юнтолово» тоже обсуждали в декабре и определились, что все пока идет по графику.
Встреча на прошлой неделе – логичное продолжение декабрьских договоренностей. В первую очередь речь шла о существующих проектах. Как известно, в мае стартовало строительство первой очереди «Северной долины» – 278 тысяч квадратных метров жилья, соответственно, мы представили фотоотчет о том, как стройка развивается.
Второй проект, который обсуждали, – «Апраксин двор». Обменялись мнениями по поводу небольшого сдвига по экспертизе КГИОП. По проекту «Юнтолово» также изложили свои идеи – скорее всего, уйдем в более экономичный формат. Если изначально делали «Юнтолово» под потребителя более высокого уровня, то сегодня очевидно, что спрос при таком объеме должен быть массовым.
По Шкапина – Розенштейна высказали мысль, что вектор развития коммерческой недвижимости до сих пор отрицательный и пока еще многое непонятно. Поэтому предложили городу обдумать идею жилья на этой территории. На что нам сразу ответили, что с этим вопросом проблем нет, так как и ПЗЗ позволяют, и с КУГИ – на встрече был Метельский – в имущественном плане никаких коллизий нет.
Я бы эту встречу назвал так: большое политическое мероприятие, которое призвано обновить отношения города и «Базового элемента». Итогом явилось совместное заявление губернатора и Олега Дерипаски о том, что невзирая на то, что до сих пор все очень тяжело, – в общем-то все обязательства выполняются.
– Когда речь шла об изменении проекта квартала Шкапина – Розенштейна, были какие-то конкретные разработки? Что показывали губернатору?
– Безусловно. Последние два месяца мы совместно с риэлторами, со специалистами по коммерческой и жилой недвижимости, с архитекторами и маркетологами изучали этот квартал. Депрессивность данного района – общее место. Но в любом городе – что в Лондоне, что в Москве – такие депрессивные территории обязательно присутствуют. Для их освоения есть практика редевелопмента, когда промышленные зоны выводят и в дальнейшем строят на этом месте жилье. Все отдают себе отчет: центральная часть города – это сложившаяся сеть дорог, транспорт, инженерные коммуникации, это доступность инфраструктуры. Возьмите любого приезжего, приведите его на Обводный канал – к тому месту, где у нас чистая площадка и нет старых домов, о которых столько говорят. А если еще ввести в эксплуатацию, скажем, через два года, новые дома, – что он скажет? Он скажет: а что, современный район... В 50 метрах метро... До центра города недалеко. Это будет ответ человека, который не обременен местной историей.
Возьмем Лондон. Там целые районы – это промтерритории. Иссякла промышленность, и стали они жилыми кварталами. Таких примеров очень много. И в квартале Шкапина-Розенштейна мы не стремимся к какому-то высокому концептуальному классу недвижимости. Но если уж говорить о социальной направленности, об эконом-формате жилья, то я себе слабо представляю человека, который бы с удовольствием там не купил жилье. По ценам оно будет сравнимо со спальными районами. Думаю, что это огромный плюс. Ведь можем себе позволить цену, близкую к «дну» рынка.
– Каковы перспективы офисной недвижимости на этой территории?
– Я продолжаю считать, что смешанность функций даст хороший результат. Когда рядом с жильем построены современные офисы – район воспринимается человеком как нечто более «высокое», а не устаревшее. Есть, конечно, и обратная ситуация. Например, лондонский Сити вечером умирает. Почему? Потому что нет жилья. Слишком велико было увлечение функцией. Есть и обратный пример – территории, застроенные элитным жильем. Нет ни ресторанов, ни магазинов.
Смешанность функций – крайне важная для городской среды тема. Поэтому думаю, что и офисы мы сможем там сделать.
– Сколько будет стоить квадратный метр жилья в этом квартале?
– Вопрос очень простой. Скажите, какова цена жилья будет на рынке эконом-класса в 2010 году, – я вам отвечу, что у нас будет такая же. Это же вопрос ликвидности. Мы не изобретаем собственную стоимость. Глупо делать плюс 20 процентов к рынку, но не менее глупо – минус 20 процентов от рынка. Объем недвижимости там маленький, и цена будет на уровне той, которую даст эконом-класс. В «Северной долине» мы имеем большой объем продаж, поэтому можем продавать дешевле, чем рынок, а здесь... это капля в море.
– Городу квартиры на Шкапина – Розенштейна не планируете продавать?
– Если цена привлекательна для коммерческого приобретателя, то зачем продавать городу? Можно, конечно, фантазировать, но здесь не то количество квадратных метров, чтобы думать, что городу это нужно. Город все равно под расселение берет современные районы – такие как «Северная долина». Это оправдано, это действительно может поправить серьезную ситуацию с обменным фондом. Не думаю, что Шкапина будет привлекательным для этого сегмента рынка.
– По Апраксину двору – завершена ли экспертиза КГИОП? Каковы перспективы этого проекта?
– Первоначальные сроки окончания экспертизы – конец мая – начало июня, но теперь речь идет о конце августа – сентябре. Поэтому точка концептуального развития Апраксина двора чуть сдвинулась. У нас уже готова архитектурная группа, из петербургских архитекторов, которая после получения результатов экспертизы готова начать работать.
– Какой проекты вы бы назвали визитной карточкой «Главстрой СПб»?
– Я думаю, что это все же «Северная долина». Потому что это самый большой проект. «Северная долина» предполагает очень четкую целевую аудиторию. Тот же «Апраксин двор» – это своего рода интеллектуальное упражнение. А вот «Северная долина» – это крупный бизнес в части жилищного строительства. Только крупный проект позволяет стремиться к низкой себестоимости – намного ниже, чем у точечной застройки. Это факт совершенный. Можно комплексно решать вопросы стоимости земли, развития сетей, четко по времени разносится ликвидность. Одним словом – управлять себестоимостью.
– Ведете ли переговоры со Сбербанком по поводу проектного финансирования?
– Ведем. По «Северной долине». У нас есть все права по 214-ФЗ, появился залоговый фонд в виде прав требования квартир. Этот пакет дает нам возможность вести переговоры.
– Какие-то сроки по заключению договора со Сбербанком уже обозначены?
– Застройщик всегда хочет максимально быстро, банк всегда должен оценить риски. Мы рассчитываем за месяц-полтора все решить. Стройка уже идет, и нам, конечно, хочется максимально быстро найти банк для поддержки проекта.
– Почему весной бизнесмен Сулейман Керимов не купил «Главстрой»? Не сошлись в цене, в условиях?
– Не знаю. Это ведь как в магазине. Люди интересовались, постояли в очереди и ушли… в другой магазин. Такие инвесторы, как Керимов, достаточно активны по всем возможным рынкам. Они ищут эффективные возможности что-то приобрести. А для О.В.Дерипаски на тот момент был наивысший пик сложностей. Не были ясны ни ориентиры, ни скорость развития кризиса. Было тяжело. Думаю, что Керимов сделал интересные предложения, но Олег Владимирович – известный переговорщик...
Для нас это был эпизод буквально одного дня. Даже если бы тогда нас купили, мы только в августе увидели бы какие-то изменения. Это было время, когда от нашей личной работы зависела выживаемость всего проекта, поэтому нам было не до того.
Не случилось – значит, не случилось, что тут сказать.
– Прошел год с начала кризиса…
– Да. Я как раз в начале августа прошлого тогда выступал перед иностранной аудиторией. Я им сказал: началось. А они мне – про «подушки» и всякую ерунду. Но рынок акций – лишь показатель температуры. Он крайний, он лишь сублимирует страхи инвесторов...
– Что за страхи кризис сублимировал у строителей? Какие слабые стороны у них обнаружились?
– Я бы здесь сказал об отсутствия у российского бизнеса опыта критичности. До 1998 года бизнесмены все глотали и всем занимались. После 1998 года предприниматели решили, что уже знают, как все в этой жизни устроено. Пришли к выводу, что недвижимость – это золотое дно. Хотя известно, что на крупнейших мировых рынках недвижимости, скажем в Лондоне, примеров 10-летней стагнации – сколько хотите. Буквально каждые 20 лет лихорадит.
Как и на рынке акций, все стали «с плечом» покупать. Брали доллар, покупали еще на три. Соответственно, падала планочка. То же самое в недвижимости: все покупалось и продавалось, исходя из этого «плеча», с запасом.
Я знаю, что компании покупали в регионах землю под проекты-миллионники и даже не задумывались, что там за всю историю города столько квадратных метров не было построено. Такие объемы можно строить 200-300 лет. Возникал вопрос: зачем? Ответ такой: ресурс земли ограничен, надо брать, будет хорошо. Только те мыльные пузыри, которые с 15-20 миллиардов сдувались до 800 миллионов, – это есть вторая сторона этого «плеча».
Все были готовы обманываться. Застройщики тоже. Они точно так же в этом тренде развивались – планировали кадры, затраты на приобретение активов, затраты на производственное строительство и прочее. И все разговоры о том, что плохо за затратами следили, упираются в простую истину: а зачем следить, и так все нормально.
В итоге и получили такую жесткую посадку.
– День строителя отмечали в компании?
– В том году отмечали широко. В этом – скромно. Осознанно встали на сторону финансистов-пессимистов, которые говорили, что наступит такое время, когда нужно будет считать. Вот оно, собственно, и наступило.
Беседовал Алексей Михайлов
По прогнозу профессора Геннадия Стерника, главного аналитика Российской гильдии риэлторов, в 2009 году стоимость жилья в Петербурге в долларовом эквиваленте снизится на 40%. Российский рынок недвижимости в 2010 году достигнет ценового дна, а доходность девелоперских проектов упадет до 25-30% годовых.
– Насколько цены на недвижимость зависят от стоимости нефти?
– Цена на нефть – главный фактор, определяющий цены на жилье в долгосрочной перспективе. Доходы от нефтяного экспорта поступают в Россию через 1,5-2 месяца. Соответственно, на рынок недвижимости они поступают через 2-3 месяца.
В среднесрочной перспективе цену на рынке недвижимости определяет также объем оттока капитала из России. Начиная с 2000 года годовой баланс оттока все время снижался и в 2003 году сократился до 2 миллиардов долларов. За первое полугодие 2004 года он составил 17 миллиардов долларов. Тогда, несмотря на рост цены на нефть, рост цен на жилье остановился, а спрос и продажи упали. По итогам 2004 года сальдо оттока капитала составило 9 миллиардов долларов. В 2005 году оттока не было, а в 2006 и 2007 годах он достиг 42 и 82 миллиардов долларов. Поток нефтедолларов рос беспрецедентными темпами. Это и стало причиной надувания «ценового пузыря» на рынке жилья.
– Что будет происходить с ценами на жилье в ближайшие годы?
– Как и в 1998 году, кризис отменил всю статистическую предысторию рынка жилья. Надо накапливать новые данные, чтобы говорить о будущем. Сейчас становится актуальным вопрос бивалютности российского рынка недвижимости. Думаю, что в мире доллар относительно евро начнет снижаться с весны или середины 2009 года. По отношению к рублю доллар будет расти – это меры нашего правительства по поддержанию российской экономики. В 2009 году цены на жилье в Москве и Петербурге снизятся на 40 процентов в долларах. В рублях падение составит 10-15 процентов в Москве, в Петербурге оно будет больше 15 процентов. Эта ситуация будет продолжаться, по крайней мере, за пределы 2010 года. Только в 2011 году может начаться оживление на рынке. Но цены не вернутся на тот сумасшедший уровень, который был. Доходность девелоперских проектов тоже будет на нормальном уровне – не 200, 100 и даже не 40 процентов годовых, а 25-30 процентов. Я считаю, что ценового дна рынок недвижимости достигнет в 2010 году. С конца 2009 года и весь 2010 год цены будут стоять и, может быть, плавно подниматься.
– Как Вы оцениваете долгосрочные перспективы рынка недвижимости?
– В насыщенном рынке существует ценовая конкуренция. У нас рынок жилья был не насыщенным, а дефицитным. Сейчас он перестал быть дефицитным, но не потому, что много построили, а потому, что стало мало денег. Сейчас все дружно начнут снижать цены, и начнется ценовая конкуренция. Я предлагаю не обращать большого внимания на цены при анализе рынка недвижимости. Сейчас цены являются фоном, а активность рынка – это его суть. Наш рынок жилья в долгосрочной перспективе является дефицитным, поэтому он обречен на рост цен при условии, что темпы роста доходов населения не снижаются. Начало восстановления экономики США оптимисты ожидают в конце 2009 года. Соответственно, наша нефть будет востребована в 2010 году, и начнется рост цен. Тогда в 2011-2012 годах будет восстанавливаться экономика России, в том числе рынок недвижимости. Рост цен на жилье ожидается за пределами 2010 года, и он не будет быстрым.
Беседовал Дмитрий Малышев,
Строительный еженедельник
В Петербурге принят закон «О границах зон охраны объектов культурного наследия». По словам председателя КГИОП Веры Дементьевой, он является итогом десятилетий работы специалистов по истории архитектуры. Об этом можно догадаться по той детальности, с которой обозначаются границы охранных зон и введенные для них режимы. Предназначение режимов состоит не только в охране силуэта и панорам города, но в некоторых случаях и для того, чтобы обозначить границы исследований, без которых просто невозможно судить о ценности наследия. При этом как раз в той области исследований, которая касается объектов, недоступных нашему взору, границы зон наименее статичны. И именно в этой области яснее всего отражается динамика сменяющих друг друга исторических и архитектурных эпох. Об этом рассказал заведующий сектором архитектурной археологии Государственного Эрмитажа Олег Иоаннисян.
Реабилитация археологии
- В чем вы видите главное преимущество закона «О границах зон охраны объектов культурного наследия»?
- Я считаю, что одно из главных достижений – это включение в закон специального режима на участки археологического слоя. В последние годы эта категория культурного наследия находилась в самом беззащитном состоянии.
В центральной части Петербурга имеются 2 федеральных археологических объекта: Заячий остров – подчеркиваю, не Петропавловская крепость, а вся земля острова, и Ниеншанц (крепость и часть бывшего города Ниена). Но, кроме того, закон фиксирует зоны археологического слоя.
- Они вводятся впервые?
- Археологическое зонирование в Петербурге было впервые установлено в
- А как это должно было делаться?
- Эти земляные работы планировались заранее. Вполне возможно было за 2 года до них провести полноценные археологические раскопки. Если бы речь шла только о замене коммуникаций по старым трассам, было бы достаточно археологического надзора. Но проект благоустройства охватывал очень большую площадь. При этом коммуникации решили проложить не по трассе уже существующих, а по новым путям.
Но главное, что проектная отметка работ была очень глубокой – 1,5-
Кроме того, проведение столь глубоких земляных работ было нарушением не только нашего закона, но и международных конвенций. Помогло то, что средства на работы выделялись Всемирным банком. Когда вопрос об этом был поставлен на Совете Европы, в банке поняли, что от официального заказчика – ФИСП – были переданы неточные данные о характере работ. Это было еще одним обстоятельством, которое нам помогло.
- Археологические объекты, как и все объекты культурного наследия, делятся на федеральные, региональные и местные?
- Нет. Во-первых, все археологические объекты по закону являются федеральными. Во-вторых, объект культурного наследия – здание, сооружение – включается в реестр спустя год после выявления. Между тем, участок археологического слоя становится объектом уже по заключению предварительной экспертизы. Здесь год не нужен, поскольку его можно оперативно раскопать, и слой как объект исчезнет.
Археологический слой (раньше употреблялся термин «культурный слой») – это необратимый объект, который существует до раскопок. Если при раскопках будут выявлены остатки капитальных сооружений, имеющие историческую ценность, они уже сами будут носить признаки объекта, и вот они уже в течение года могут быть включены в реестр культурного наследия. А та земля, которая их окружает, после раскопок ценности иметь не будет.
- То есть после завершения раскопок на Ниеншанце, размер охраняемого объекта будет ограничен остатками оборонительных сооружений, которые там обнаружены?
- Да, это будет уже не пятно, а объект в более четких границах.
- И в этом случае придется вносить изменения в картографическую часть городского закона об охране?
- Да. Но это не придется делать часто: полное археологическое исследование занимает длительное время.
С принятием нового городского закона, наконец, устранены нестыковки между местным и национальным законодательством. Дело в том, что постановление КГИОП было принято до федерального закона №73. И соответственно, там еще был использован старый термин «культурный слой», а объекты и зоны – то есть территории, где вероятно выявление объекта и потому необходимо установление режимов – не были разграничены.
Границы зон устанавливаются на основании данных разведочных исследований. Они в разные годы проводились неоднократно. Сейчас зоны архитектурного слоя (ЗА) имеет статус подзон охранных зон (ОЗ). Именно ОЗ, а не ЗРЗ. Их границы «перекочевали» из постановления
В подзону ЗА1 входят границы петровского Петербурга. Там, где археологический слой уже заведомо разрушен, допускается режим археологического надзора, но если выясняется, что там есть признаки сохранного слоя, то вид спасательных работ из режима надзора немедленно переходит в режим раскопок. Подзона ЗА-2 охватывает более широкую территорию, до Обводного канала. Ее границы установлены по состоянию на грань XVIII и XIX вв. На ней допускается режим надзора, поскольку здесь мы точно не знаемраспространение археологического слоя.
- По каким признакам можно судить о том, что на такой-то территории могут находиться участки археологического слоя? По возрасту поселения?
- Степень защиты зависит не от древности. Археологическим объектом может оказаться и слой XIX в. Главный критерий – сведения о том, что раньше на этом месте было поселение.
Датировку археологического объекта мы, как правило, до исследования четко установить не можем. Так, в Новгороде признаки объекта XI-XII вв. могли быть уничтожены в XVI-XVII вв. Возраст слоя мы можем точно установить лишь в процессе раскопок.
Ответственность и профессионализм
- Градкодекс отменил обязательную археологическую экспертизу при строительных работах. Насколько это обстоятельство повлияло на археологию как отрасль знания?
- Действительно, раньше археологическая экспертиза должна была предшествовать любым земляным работам. В 1990-х гг. академические институты выживали за счет заказов на такие работы по крупным объектам – например, при прокладке газопроводов. Застройщики жаловались даже на «археологический рэкет». Нельзя не признать, что реализация важных объектов действительно тормозилась. Однако при новом законодательстве возникла другая опасность. Историческая наука может многое потерять – в особенности в сельской местности, где на практике об уничтожении археологического объекта может стать известно лишь случайно.
Историческая топография Петербурга, впрочем, достаточно изучена, чтобы с высокой вероятностью предполагать наличие в том или ином месте археологического слоя. Новый закон закрепляет такую возможность. Хотя в периферийных районах ранее просмотренные находки также могут погибнуть.
- Кто может осуществлять археологическую экспертизу?
- Ранее в законе жестко регламентировалось, что для осуществления археологической деятельности необходима лицензия. Однако новое законодательство отменило обязательность лицензирования. То есть формально этим может заниматься кто угодно. Другое дело, признают ли такое экспертное заключение легитимным органы охраны памятников – в случае с федеральным объектом, это Минкультуры и Росохранкультуры.
На практике в Петербурге в случайные руки археологический объект попасть не может. По государственному заказу экспертизу проводит либо Институт археологии (Москва), либо Петербургский институт истории материальной культуры РАН. Часть заказов на экспертизу попадает в Эрмитаж, в особенности в случае разногласий между другими экспертными учреждениями. Так было, в частности, с домом Ломоносова на Васильевском острове. По этому объекту Институт истории материальной культуры РАН сделал заключение о том, что после раскопок этот участок не обладает признаками объекта культурного наследия. Но мы провели повторную экспертизу и установили, что тем сохранилась нижняя часть дома.
- На основании какой экспертизы установлены границы зон охраны в только что принятым законе – частной или государственной?
- Все зоны охраны, которые сейчас нанесены на карту – это зоны, где предварительная экспертиза уже проведена, причем по государственному заказу. Если выясняется, что заключение эксперта не соответствует действительности, он подлежит уголовной ответственности. Это положение никуда не делось из законодательства. Более того, КГИОП ввел порядок, согласно которому заключения историко-культурной экспертизы сопровождаются росписью экспертов о том, что он осведомлен об уголовной ответственности.
- Можно ли полностью исключить коррупционную опасность при применении закона?
- Когда принимается новый закон, кажется, что в нем учтено все, и теперь можно спокойно по нему жить. На самом деле всех обстоятельств никогда не учесть. К примеру, нельзя исключить такую ситуацию: заключается договор с какой-то организацией на выполнение археологических исследований, и те, кто заключает договор, неофициально намекают: мы вам оплатим половину суммы, а вы здесь больше не появляйтесь. Но дело в том, что даже в этом случае эта организация должна будет составить научный отчет. Кроме того, есть такая важная вещь, как репутация. В археологическом сообществе, где все знают всех, фальсификация легко видна, и сразу будет понятно, кто работает профессионально, а кто нет.
- Каким образом?
- Профессионал никогда не спутает кладку первой половины XVIII в. с кладкой второй половины XIX в.
Незаполненные пробелы
- Охранные зоны и зоны регулирования застройки охватывают треть территории города. Могут ли нас ждать неожиданные открытия?
- Бывает так, что ценные объекты просматриваются. Вот на углу Шпалерной и пр. Чернышевского стоит домик. Он попал в перечень вновь выявленных объектов культурного наследия как казарма конца XVIII – начала XIX в. Оказалось, что внутри – особняк княгини Голицыной петровского времени. А цокольный этаж одного из зданий военно-транспортного университета на ул. Глинки, как выяснилось, полностью представляет собой постройку XVIII в.
У нас ведь почти вся информация о памятниках состоит из данных историко-архивных исследований. Натурных исследований, пока речь не заходит о реконструкции, не проводится. А без этого мы очень многое можем упустить, как уже прозевали дом Чичерина. По идее, необходима такая программа по всему историческому центру, с проведением зондажей. Одновременно можно осуществить и диагностику зданий.
- И тогда снимется волнующий многих вопрос о правомерности признания зданий аварийными?
- Конечно. Другой вопрос, что это требует серьезных бюджетных и кадровых затрат...
- Что еще можно предпринять, чтобы избежать потерь ценных элементов наследия?
- Если говорить о местных законах, вносящих дополнения в закон «О границах зон охраны», то их будет еще много. У нас более 2000 вновь выявленных объектов культурного наследия, по которым предстоит принять решение об их включении в реестр. Но при этом вокруг каждого объекта по федеральному законодательству должна создаваться охранная зона.
- Такой вопрос ставился в связи с Новодевичьим монастырем.
- Да, и в отношении этого монастыря, после проведения соответствующих исследований, могут быть внесены поправки в закон. Не обойдется без нового закона и вопрос о статусе Дворцовой площади, хотя уже сейчас она включена в охранную зону, и следовательно, еще недавних вольностей там позволить уже нельзя.
На самом деле, главная трудность в применении закона – это проблема кадров. Чтобы качественно вести реставрационные и археологические работы, государство должно озаботиться обучением специалистов. Между тем археология даже не включена в перечень профессий.
- Это уже вопрос федерального законодательства?
- Да, но не только. Дело ведь не только в названии, но и в содержании дисциплины. Сегодня кафедра архитектурной реставрации у нас есть только в одном институте. Зато во множестве вузов открыты кафедры музейного дела, которые, казалось бы, также должны обучать истории архитектуры. Но там учат каким-то синтетическим абстракциям, а сами кафедры образуются из бывших преподавателей общественно-политических дисциплин. А нам нужно сегодня думать о том, где уже в ближайшие годы искать квалифицированных экспертов.
Критерий связи времен
- Интересно, как наша эпоха будет оцениваться археологами будущего...
- Это зависит от самого будущего. Мы сейчас тоже разные эпохи оцениваем по-своему. Так в эпоху Возрождения средневековье считалось жутким варварством. Потом пошла противоположная тенденция. Только к концу XX в. наконец пришло осознание того факта, что каждая эпоха ценна по-своему.
Еще недавно реставрация проводилась под какое-то время. Когда в Новгороде проводилась реставрация церкви Параскевы Пятницы (начало XIII в.), в ней убрали все позднейшие наслоения. При реставрации Юрьевского монастыря XII в. убрали все ампирные пристройки. А у Николо-Дворищенского собора они остались, и сейчас их уже никто разбирать не будет: изменилось отношение к провинциальному ампиру.
В Москве сталинская архитектура уничтожила множество ценных старинных построек. Но при этом, как мы только сейчас догадываемся, было создано какое-то новое качество. Сейчас ставится вопрос уже об охране сталинской неоклассики.
- Наверное, потому, что в Москве вообще более вольно обращаются с исторической средой...
- У нас тоже был такой период. В начале XX в. существовал проект пр. Николая II, возникший явно под влиянием американской архитектуры. Речь шла о засыпке Екатерининского, Крюкова, Адмиралтейского каналов. Именно тогда появился и дом компании «Зингер».
Но интересно, что самые радикальные новаторы со временем оценивали свою деятельность по-иному. Фомин, один из участников разработке этого проекта, впоследствии предложил проект Нового Петербурга (правда в неоклассических формах) на незастроенной территории острова Голодай, а старый Петербург должен был быть законсервирован.
- И все же интересно, как через исторические эпохи будет восприниматься нынешняя архитектура…
- О нынешней архитектуре говорить вообще сложно, поскольку этот вид художественного творчества был ликвидирован в конце 1950-х гг. хрущевскими постановлениями. Архитектура была заменена застройкой. Если с чем-то сравнивать, что в XIII-XIV вв. после татаро-монгольского нашествия архитектуры не было полвека – все пришлось начинать сначала. Если 10 лет архитекторов не учат быть архитекторами, школы исчезают.
К тому же сегодня появилось поколение архитекторов, которое умеет рисовать только на компьютере. Причем, увлечение компьютерной графикой, как мне кажется, подводит и именитых архитекторов. К них получается как бы другое пространство.
- Чуждое среде Петербурга?
- Просто нереальное. Вот дом Земцова на Шпалерной. Гигантский масштаб остекления с гигантским масштабом межэтажных перекрытий. Казалось бы, объем не особенно увеличился – но здание вторгается в среду этого места из какого-то другого пространства.
Как ни странно, куб, который стоит за Казанским собором, меня так не раздражает, потому что он не выделяется ничем и потому нейтрален. Там только слишком много стекла.
Дело, впрочем, не в том, много ли стекла, а в том, есть ли архитектура. И вписать – не значит стилизовать. В европейских городах, особенно в Германии, на средневековой улице иногда возникает совершенно новый объект, но вписанный таким образом, что историческая ткань сохраняется полностью.
- То есть сохранить историческую среду – не означает ничего не трогать?
- К примеру, я не согласен с предложением вообще запретить изменение кровель в историческом центре. Хотя бы потому, что многие кровли были изуродованы еще до нас.
Кровля серьезно меняет облик здания. Ну например, казалось бы, что можно сделать с «хрущевками»? А в белорусском Полоцке их раскрасили в разные цвета и надстроили остроконечные крыши – и получился европейский город.
- Сергей Чобан считает, что остекление наиболее уместно на набережных.
- Смотря где.
- Ну, скажем, на Свердловской наб. образуются большие пространства.
- Думаю, что там остекленные фасады уместны. Но в этом районе много памятников индустриальной архитектуры, которые нужно вписать в новую среду.
- Это не так просто.
- Наши предки решали и более сложные задачи. Ну казалось бы, настолько разные стили – барокко и классицизм. Казалось бы, одно отрицает другое. Барокко могло мимикрировать, куда-то вписываться, а классицизм – уже нет. Но Росси не «задвигал» барокко, а наоборот, выявлял и вставлял в рамку. То же касается Кваренги. Ему барокко вообще было чуждо, но проезжая мимо Смольного собора, он снимал шляпу. Даже если бы мы об этом не знали, мы бы догадаться по той корректности, с которой был построен Смольный институт.
Вот когда у нас научатся обращаться с наследием предыдущих эпох так, как Росси обращался с барокко, мы сможем сказать: да, архитектура у нас есть.
Беседовал Константин Черемных