«Апрашка» как вызов Новому времени
Можно спорить о том, насколько уместно вторжение постмодернизма в среду классицизма, и какое из двух направлений архитектурной мысли внесло больший вклад в европейскую культуру. Бесспорным, однако, является тот факт, что современный мегаполис должен развиваться и соответствовать мировому уровню не в меньшей степени, чем двести лет назад. Между тем некоторые зоны застройки Санкт-Петербурга застыли в своем развитии не вчера или позавчера, а в конце XVIII в. Архитектор компании ООО «Главстрой-СПб» Андрей Мушта весьма доказательно проиллюстрировал этот факт на презентации проекта развития Апраксина двора в офисе «Росбалта».
Оазис анархии
С тех пор, как бывшая усадьба Апраксина, спланированная по образцу французского регулярного парка, была разделена между двумя собственниками, а затем стала постепенно «зарастать» торговыми рядами, власти столицы Российской империи ничего не могли с этим поделать. Не была воплощена в жизнь ни гармоническая симметрия проекта Антуана Модюи
Как ни странно, ничего не изменилось и в советский период: стыд исторического центра был лишь прикрыт со стороны Фонтанки огромным комплексом партийной типографии «Лениздат», сооруженным в год смещения генсека Хрущева – по совпадению, архитекторами Хрущевым и Неймарком. За фасадом обкомовского центра формирования общественного мнения продолжала бурлить прежняя толкучая жизнь, из которой затем и выплеснулась лавина новой рыночной стихии 90-х.
Освобожденный мелкий капитал привел «Апрашку» в то же состояние, как в начале XIX в., когда узкие пространства между закопчеными корпусами были завалены шкурами, мылом, известью и прочим оптовым товаром. Лишь благодаря счастливому случаю в
После того, как сменился уже не просто век, а тысячелетие, после того, как Сенная и Владимирская площади приобрели облик и структуру, достойные современного мегаполиса, власти Санкт-Петербурга задумались о приведении в пристойный вид и злополучной «Апрашки». Было учреждено агентство развития территории, а бывший «Лениздат» был включен в план приватизации. Осенью
Многочисленные мелкие собственники и арендаторы, как и следовало ожидать, оказали организованное сопротивление. Избранному Смольным инвестору – шведскому фонду Ruric AB - комплексное развитие территории оказалось не по силам. Две дочерние структуры фонда, «Рюрик Менеджмент» и «Адитум», занялись зданиями-фасадами «Апрашки», выходящими на Фонтанку и Садовую улицу. Шведы не теряли надежд получить в собственность весь квартал, однако специально созданная «Адитумом» инвестиционно- строительная компания «Апраксин двор» не смогла за предоставленные 3 месяца договориться с собственниками лишь одного главного здания. 22 мая правительство Петербурга постановило расторгнуть договор со структурой Ruric AB. На этом завершилась вступительная глава реконструкции. Окончательно избавившись от иллюзий, Смольный твердо решил не делить комплекс на фасад и двор, и выставил всю «Апрашку» на конкурс, где победа могла достаться лишь очень крупному инвестору.
Битва титанов
Решение Смольного было вдохновлено появлением действительно серьезного конкурента шведским инвесторам. В апреле предложение об участии в тендере поступило от инвестиционно-строительной компании «Главстрой», входящей в холдинг «Базовый элемент» Олега Дерипаски. К началу осени дочерняя структура – ООО «Главстрой-СПб» - самостоятельно занялась переговорами с собственниками и арендаторами.
Шведская сторона отреагировала на инициативы «Главстроя» болезненно. Хотя Ruric AB официально оставался претендентом, глава официально самостоятельного ООО «Адитум» Александр Дымов заявил в середине ноября о своем намерении покинуть петербургский рынок. При этом компания вышла из проекта строительства стадиона на Крестовском острове. Впрочем, к этому времени у «Адитума» возникли и другие проблемы: выяснилось, что ее проект строительства нефтяного терминала в областном порту Вистино может не состояться, так как федеральное правительство пересмотрело проект II очереди Балтийской трубопроводной системы, после чего к порту Вистино проявила интерес аффилированная структура «Зарубежнефти».
Самый драматический поворот сюжета случился в начале декабря - после того, как Олег Дерипаска подписал договор о стратегическом сотрудничестве своего холдинга с Санкт-Петербургом. Уже спустя 5 дней у Апраксина двора объявился новый претендент – корпорациия Russian Land Шалвы Чигиринского. Утверждалось, что нового претендента «привела» Ruric AB. Впрочем, вскоре выяснилось, что Чигиринский привлек и других партнеров – весьма активно действующую в Москве турецкую компанию «Энка» (соучредитель известной сети «Рамэнка») и собственное СП с швейцарской группой Implenia.
В итоге заявки на конкурс поступили только от «Главстроя-СПб» и ООО «Ренессанс-Апраксин Двор», учрежденного Чигиринским и партнерами. Так участок земли в центре Петербурга, который сегодня делят между собой около 500 мелких собственников, стал ареной борьбы двух корпораций всероссийского масштаба.
Эксперты оценивают возможности сторон как примерно равные. Помимо влияния на федеральном уровне, корпорации Дерипаски и Чигиринского сильны другими инвестиционными проектами в Петербурге. Если «Базовый элемент» выиграл конкурс на застройку «Северной Долины» и Юнтолово, то Russian Land – еще под прежним
названием «СТ Групп» - победил в конкурсе по реконструкции ансамбля Новой Голландии, а также взялась за реконструкцию универмага «Пассаж».
Зодчие ищут пути
В битве за «Апрашку» оружием стал не только масштаб предложенных инвестиций («Главстрой» - 28 млрд., «Ренессанс» - 34,5 млрд. рублей), но и имена партнеров. Каждая из сторон решила пригласить самых престижных европейских архитекторов. Если на поле Чигиринского, как и следовало ожидать, выступает Норман Фостер – партнер по «Новой Голландии», то «Главстрой» в итоге внутреннего конкурса предпочел ряду не менее известных имен Криса Уилкинсона - члена британской Королевской академии искусств, автора новаторских архитектурных решений в Лондоне, Манчестере, Ньюкасле.
Проекты двух британцев полярны по стилистике, однако близки по функциональному содержанию. Фостер предлагает расширить площади комплекса за счет подземных этажей, практически не затронув целостности ни одного из исторических зданий. Уилкинсон предлагает снести ряд строений, открыв перспективу от Фонтанки до здания Университета экономики и финансов. При этом оба проекта предусматривают создание около 400 тысяч кв. м полезной площади, а также строительство отеля на месте здания «Лениздата» - с той лишь разницей, что в проекте Уилкинсона отель не будет перегораживать центральную аллею.
Участники презентации «Главстроя» не случайно предложили прессе экскурс в историю: Уилкинсон, проект которого они называют менее радикальным, чем разработки Рема Колхааса и голландской группы MVRDV, по существу предлагает вернуться к исторической французской планировке территории, а также к нереализованному проекту Модюи почти двухсотлетней давности. Отдает дань истории и Фостер: его проект предусматривает восстановление снесенных в советский период церкви и часовен.
Оба проекта содержат новые элементы, уже вызывающие ожесточенные споры. Так, в проекте Фостера Яблочная площадь Апраксина двора разверзается круглой воронкой-амфитеатром, а Уилкинсон закрывает центральную аллею продольной крышей оригинальной конструкции, напоминающей облако и выходящей за пределы квартала над стеклянным пешеходным мостом через Фонтанку. Ажурная конструкция из тонких полых трубочек является изобретением автора и предназначена для придания всему проекту ощущения легкости и воздушности.
Тем не менее, нельзя не признать, что оба проекта полностью удовлетворяют требованиям конкурса, вписываясь в линии окружающей архитектуры классицизма, не выходя за ее высотные пределы и в то же время развивая пространство в соответствии с критериями и потребностями XXI века.
Третьи силы
Игорь Евтушевский, управляющий директор ООО «Главстрой-СПб», открыл презентацию своего проекта напоминанием о том, что и он сам, и его ближайшие коллеги живут в Петербурге и соответственно, неравнодушны к облику города и его историческому наследию. Эта оговорка, как и некоторые другие, явно предваряли возможные критические вопросы, обусловленные отнюдь не только эстетическими соображениями. Как признал Евтушевский, на территории «Апрашки» концентрируется не только множество зданий-памятников и не только множество коммуникаций разного времени и физического состояния, но и «множество внутригородских интересов».
В самом деле, интересы оппонентов проекта проявляют себя самым неожиданным образом.
Возникновение на горизонте протестной общественности было вполне предсказуемо. Но, скажем, участие в протесте против реконструкции депутата ЗакСа Алексея Ковалева может навеять серьезное беспокойство – если вспомнить, к примеру, о судьбе так и не построенной станции метро «Адмиралтейская», к проекту которой трибун-депутат «приложил руку».
Столь же уместно было предположить, что ряд самых упорных собственников зданий обратятся в суд и исками о компенсации своих невозвращенных инвестиций. Однако решение самого города за несколько дней до начала конкурса исключить из проекта восемь корпусов, ограничив площадь комплексной реконструкции
Наконец, странная история со зданием «Лениздата» вызвала не только головную боль, но и почти конспирологические кривотолки. В сентябре Федеральное агентство по управлению федеральным имуществом (ФАУФИ) позволило «Лениздату» провести собственный инвестиционный конкурс, в котором победило некое ООО «Стройинвест». Поскольку здание ранее было передано «Рюрик Менеджмент», подозрение падало на «Главстрой». Компания Олега Дерипаски, напротив, имела основания предположить обратное, благо вышеупомянутое ООО «Адитум» ныне возглавляется тем же лицом, что и относительно известная посредническая структура под названием ООО «Стройинвест», существующая с
Решение ФАУФИ предоставить здание в собственность (под бизнес-центр категории «B») за сумму, равную стоимости переезда и закупке нового полиграфического оборудования, противоречит как рынку (в том числе указанного оборудования) и государственным интересам, так и здравому смыслу. Важнее другое: по существу саботируя оба проекта конкурсантов, передача федеральной собственности в непонятные руки оставляет пейзаж набережной Фонтанки между площадью Ломоносова и БДТ в том же обезображенном состоянии, в котором он пребывает с
Вопрос о власти
Упоминая о проекте реконструкции Апраксина двора в личном общении с Олегом Дерипаской, губернатор Валентина Матвиенко была на редкость дипломатична. Выразив уверенность в том, что «Главстрой» превратит поныне не искорененную толкучку в «благоустроенный центр для бизнеса и горожан», губернатор на случай победы конкурента утешила гостя тем, что в городе премного других замечательных проектов.
В самом деле, «Базовому элементу», как и другим крупным российским инвесторам, предоставляется возможность поучаствовать в строительстве Орловского тоннеля, надземного скоростного трамвая, Западного скоростного диаметра и прочих объектов инфраструктуры.
Однако успех этих и прочих начинаний зависит от успеха реконструкции «Апрашки», хотя никак с нею функционально не связаны. Главный вопрос, вопреки суждениям искренней или ангажированной общественности, состоит не в том, отечественный или зарубежный архитектор реализует проект (кстати, Андрей Мушта заявил, что к проектированию отеля на Фонтанке «Главстрой» намерен привлечь именно петербургские архитектурные бюро), и не в том, сколько из 58 непривлекательных корпусов, ныне имеющих статус памятников, останутся нетронутыми. Вопрос в том, смогут ли власти города продемонстрировать свою способность к управлению, устоять перед давлением тех безымянных «третьих интересов», что на протяжении двух веков становились на пути государственной воли – подобно персонажам известного авантюрного фильма о строительстве первой в России железной дороги.
«Для нас этот проект является вызовом», - признавался на презентации проекта Игорь Евтушевский. Стоит добавить: это вызов и для города.
После того, как оба претендента на право реконструкции декларировали годовность сделать инвестиции, в соответственно 2,8 и 3,4 раза превышающие минимальный объем, предусмотренный условиями конкурса, после того, как поединок амбиций стал поединком лучших архитектурных решений мирового уровня, город впервые за десятки и даже сотни лет получил шанс избавления от балласта цивилизационной отсталости, который олицетворяет нынешняя «Апрашка». Для реализации этого шанса необходимо, чтобы конкуренция сильных, намеренно и целенаправленно организованная волевым решением власти, не только принесла прибыль городскому бюджету, но воплотилась в реальной модернизации городской хозяйственной и социальной среды, вселив уверенность в успехе десятков других новых начинаний.
Константин Черемных
Уже год Петербург живет по новому Генеральному плану. Этот документ общественного согласия разработан впервые в России в полном соответствии с требованиями Градостроительного кодекса РФ. В условиях рыночной экономики неизбежно возникновение конфликтов интересов по вопросам использования и развития территорий. И все эти противоречия во многом должны быть решены в одном документе – Генеральном плане.
О Генеральном плане Петербурга рассказывает Валентин Назаров, генеральный директор ЗАО «Петербургский НИПИград» – разработчик Генплана. – Валентин Федорович, что такое Генеральный план Санкт-Петербурга?
– Генплан, несмотря на все издержки, все запятые, которые там можно поставить, все-таки документ общественного согласия. Рождался он в спорах, криках, конфликтах. Эти дискуссии и споры происходили на всех уровнях – и власти, и общества, и инвесторов.
Интересно, что Генплан затрагивает такие острые вопросы, которые до этого никто не поднимал. Для его составления нужна масса сведений. Например, такие данные, как прогнозы численности населения города, прогнозы развития производств, соотношение отраслей и многое другое. Когда все эти данные фиксируются в конкретном законодательном документе – все начинают беспокоиться. Не только чиновники и инвесторы, но и население начинает возбуждаться.
В общем, происходит активизация всей общественной деятельности, всех слоев общества, в результате и рождается документ общественного согласия.
– В каком из городов страны принят документ, подобный Генплану Петербурга?
– Санкт-Петербург – первый город в России, который прошел по пути создания Генерального плана по закону, согласно Градостроительному кодексу. Что из этого выйдет, я не знаю. Жизнь покажет. Но мы пошли по этому пути, и теперь нас обвиняют, что мы, мол, все сделали не так. Разработчики Градкодекса говорят, что их не так поняли. А их невозможно понять, потому что они до сих пор спорят между собой.
Сейчас во властных структурах предлагают делать «как надо», а не как записано в Градкодексе, а мы, мол, потом его подправим. Но юристы нам этого не дают. И мы на себе несем не только бремя забот, но и бремя всех ошибок Градостроительного кодекса, которые были допущены.
– Некоторые эксперты говорят, что Генплан Санкт-Петербурга сделан дорого и очень подробно.
– Хотел бы я этих экспертов спросить, как бы они сделали это дешево? Ведь по генплану надо распределить территорию: это отдать под промышленное строительство, это – под рекреацию, это – под жилье… А скажите, пожалуйста, кто нам и за какие деньги ответит на вопрос: «Какова будет численность населения города?». Ведь пока не рассчитана районная планировка на всю Россию, этой цифры нет. Другой вопрос: «А как нам наращивать отрасли промышленности?». Только сейчас заговорили о том, что в России надо развивать машиностроение, авиапром, судостроение. А существует ли какой-нибудь градостроительный документ, в котором прописано, где будет развиваться это судостроение? Будет ли это на Черном море или на Северном, в Калининграде или в Петербурге? Если нам об этом кто-то скажет, будем благодарны. Пока все молчат. А вопросов море. К примеру, будут ли в Петербурге строиться новые или развиваться существующие судостроительные верфи? Как развивать морской порт? Где пойдет дорога Москва—Хельсинки?..
Перед работой над Генпланом мы написали письмо в правительство, с тем, чтобы узнать, какие федеральные интересы в Петербурге должны быть соблюдены. Ведь прежде чем разрабатывать Генплан, я обязан запросить федеральные органы о том, как они видят развитие внешнего транспорта, оборонного комплекса, промышленности, науки – по всем позициям. Ответа до сих пор нет.
– Получается, что разработчики Градостроительного кодекса поставили в вынужденную непреодолимую ситуацию разработчиков генеральных планов?
– При составлении Генерального плана нами был заложен некий «люфт» в размере 20 процентов практически по всем основным направлениям развития города. Однако меньше чем через год после его принятия пошел поток поправок – их были поданы тысячи, и этот поток не иссякает. Большая часть поправок носит «технический характер» – это небольшие, локальные уточнения границ зон или их функционального назначения. Но другая часть поправок связана с активным экономическим развитием города, приходом в город новых крупных компаний. А им уже в ближайшее время нужны сотни гектар новых территорий. Из-за чего возникают поправки? Не потому, что мы плохо сделали свою работу, а потому, что мы в принципе не могли всего учесть и не могли скоординировать наш Генплан с федеральными задачами.
Кстати, «Петербургский НИПИград» подготовил комплексную поправку по объединению части функциональных зон и соответствующему укрупнению схемы функционального зонирования города. Если такое решение будет принято, то Генеральный план Санкт-Петербурга будет более устойчивым к изменениям конъюнктуры рынка и стабильным на более продолжительный срок, по крайней мере, до 2010 года.
– Валентин Федорович, ведь Вы создали уже три генеральных плана развития нашего города – в 1967 году, 1985-м и последний – в 2005 году. Есть разница между работой над предыдущими и сегодняшним генпланами?
– Конечно. Разница колоссальная. Я ведь не только разрабатывал генпланы, два из них я реализовал. А как реализовывать генпланы – это мало кто знает. Прежние генпланы не были документами общественного согласия. Это была заявка руководства города на выделение средств государственного бюджета на развитие города. Деньги были централизованными, и для их выделения формировалась заявка – под жилищное строительство, под строительство метрополитена, дорог… Эту заявку важно было утвердить в ЦК КПСС и Совете министров. Мнение местных органов власти значения не имело. Если ЦК утвердил, то заявка города на развитие принята, и деньги из бюджета будут отпускаться – иногда не в том объеме, иногда с накладками по срокам. Но если в генплане не было развития метрополитена, не было заявки на строительство больничного комплекса – ничего город не получит. А генплан также делался на 20 лет.
Так что это был документ не общественного согласия, а согласия между городским руководством и руководством страны.
– Генплан Петербурга сделан подробно?
– Я считаю так: чем Генплан подробнее, тем он хуже. Этот документ должен быть достаточно гибким. А если он будет точно отвечать на все вопросы, его надо будет все время корректировать. Нельзя реагировать на все трудности жизни. Может произойти то, что в физике называется «перебор чувствительности прибора».
При работе над генпланом каждый инвестор, каждый человек пытался зафиксировать в нем свои интересы. В процессе общественных обсуждений все требовали жуткой детализации документа. Мы сопротивлялись и предлагали сделать его «вообще», а затем, при работе над Правилами землепользования и застройки, прописать детали. Ничего не получалось. В результате Генплан страдает от излишней детализации. Как с этим сейчас бороться – я не знаю. Единственное, что могу сказать – если менять стратегию города каждые три года, то ничего не построишь. Градостроительные идеи реализуются долго. Для воплощения в жизнь генплана нужно 20-30 лет. Тогда город будет развиваться устойчиво.
Тема перехода строительной отрасли от государственного регулирования в форме лицензирования к саморегулированию в последние месяцы широко обсуждается, поскольку 1 июля истекает срок окончания выдачи государственных лицензий в этой сфере. А процесс создания саморегулируемых организаций (СРО), как один из способов заполнить правовой вакуум и перейти на качественно новый уровень управления строительными процессами в стране, пока не запущен.О проблемах переходного периода и собственной концепции законопроекта по СРО «Строительному Еженедельнику» рассказал председатель комитета Госдумы РФ по собственности Виктор Плескачевский:
– Виктор Семенович, почему отменяется лицензирование в строительной отрасли?
– На сегодняшний день Федеральный лицензионный центр при Росстрое выдал более 240 тысяч лицензий на осуществление строительной деятельности. Кто выдал лицензию, тот, по логике, и должен отвечать за тех, кому выдал. Однако нынешняя форма регулирования в виде государственного лицензирования, не в состоянии обеспечить ответственность строительных компаний за многочисленные нарушения в данной сфере.
Сегодня строительную деятельность регулируют порядка 15 различных ведомств и 13 надзоров, а также все уровни публичной власти: федеральный, региональный и муниципальный. И в этом многообразии регулирования можно констатировать только одно – «у семи нянек дитя без глазу». Иначе как объяснить, что большая часть строящихся объектов возводится сегодня лицензированными компаниями с уставным капиталом в 10 тысяч рублей. Как правило, по завершении строительства эти компании ликвидируются. Получается, что вся система регулирования строительной деятельности, как со стороны государства, так и со стороны самих строительных фирм, построена только на добросовестности участников рынка.
– Почему проблема саморегулирования в строительной отрасли так остра?
– Потому что она затрагивает вопросы национальной безопасности. Дело в том, что за 15 лет рыночной экономики в строительстве накопилось большое количество проблем, которые, в итоге, привели к серьезным техногенным катастрофам. Можно вспомнить трагедию в «Трансвааль-парке», на Басманном рынке, в бассейне «Дельфин»… Внимательный анализ показывает, что все произошедшее – не случайность. А значит, есть высокая вероятность того, что катастрофы могут продолжиться.
– Но в советский период техногенные катастрофы тоже были…
– В Советском Союзе существовал порядок. Были партийная и уголовная ответственность. Действовал фактический запрет на совмещение строительной и проектировочной деятельности. Сейчас, скажем, проектировщик может запроектировать по сговору со строительной компанией тот или иной элемент конструкции в четыре раза толще нормы. Потребитель в итоге в четыре раза больше за это заплатит. А как это отразится на безопасности здания – открытый вопрос. В советский период существовали отдельно – проектировщики, отдельно – строительные компании, отдельно – заказчики. Вот, собственно, из какой конструкции вырастает необходимость поискать более надежные, чем лицензирование, способы регулирования строительной деятельности. В частности, обратиться к саморегулированию.
– Вы считаете, что через создание СРО можно установить более эффективный механизм регулирования строительной сферы, чем контроль чиновников?
– Безусловно. Как я уже говорил, чиновники выдали порядка 240 тысяч строительных лицензий и отозвали из них порядка 100. Но при этом дома в Москве, Питере и других городах застраивают компании-однодневки. Если с их объектами в течение десяти лет возникают неприятности и здания, не дай Бог, рушатся, то в 80 процентах случаев невозможно найти концов и привлечь к ответственности конкретных людей. Какая уж тут эффективность?
– Как появление СРО сможет изменить ситуацию?
– Саморегулирование позволит развивать механизмы гражданской правовой ответственности. Помимо того, что есть уголовная и административная ответственность, возникнет материальная ответственность, которая будет действовать непрерывно и окажется хорошим дисциплинирующим фактором. Процесс создания нового вида ответственности начался год назад на коллегии Лицензионной палаты по строительству. В марте прошлого года началась работа над концепцией нового закона. Комитет Государственной думы по собственности подготовил текст законопроекта, но он не является окончательным. Это не более чем рабочий вариант концепции. Я уверен, что доработанный законопроект в самое ближайшее время будет внесен в Госдуму.
– В чем особенность вашей концепции?
– Перед нами стояла задача – построить объективный механизм, который бы работал автоматически. Он должен быть доступен для контроля общественности, не должен быть слишком громоздким в плане издержек для строительных фирм и должен создать предпосылки для закрепления цивилизованной практики работы на рынке и ее обобщения. Этот механизм и есть «саморегулирование». Главный элемент такой тактики – некоммерческая организация, куда входят добросовестные строительные компании. Но это не просто некоммерческая организация, а специальный институт регулирования. Строится он не сверху, постановлением Правительства или указом Президента, а снизу. Таким образом, мы получаем государственное регулирование отрасли, но через организации, отвечающие определенным требованиям. В этой некоммерческой организации будет действовать механизм круговой поруки – это механизм материальной ответственности, который ложится на плечи членов партнерства. Включается он двумя способами: через страхование гражданской ответственности строительных компаний перед третьими лицами и через создание компенсационного фонда. Фонд, в свою очередь, чем-то похож на систему гарантирования банковских вкладов (когда банки скидываются на случай, если кто-то из них нарушит обязательства перед вкладчиками, чтобы у сообщества был денежный резерв для расчета с людьми).
– Какие еще функции, кроме «круговой поруки», будут у некоммерческой организации?
– Она сможет заниматься разработкой профессиональных строительных стандартов, то, что в России называется СНИПами. Система, которая существует сегодня, несовершенна. Хоть и говорится, что стандарты разрабатываются с помощью профессионалов, но нигде не написано, как чиновники учитывают пожелания участников рынка. А ведь право только тогда становится правом, когда оно для кого-то становится обязанностью. А сегодня ни в одном законе не написано, что правительство обязано учитывать требования или хотя бы пожелания строителей. (Хотя во всем мире требования учитываются). Так что преимущества саморегулирования очевидны. Можно спорить об отдельных деталях этого процесса, но главное – оно объективно.
– Саморегулирование будет одинаковым для всех строительных специальностей?
– В нашей модели есть четыре группы ответственных лиц. Первая группа – это производители инженерно-технического продукта. В него входят изыскатели, проектировщики, архитекторы. Это группа лиц, которая подписывает документ, над которым, может быть, работал большой авторский коллектив. Здесь нужно говорить о персональной ответственности каждого. Хотя никто не запрещает специалистам объединяться в партнерства между собой или работать по найму в юридическом лице.
Второй блок ответственности – это строительные компании, третий – производители конструкционных материалов и четвертый – собственники здания. Здесь ответственность может быть коллективной.
– Схему саморегулирования вы заимствовали у западных коллег?
– Отчасти, но мы категорически против примитивного копирования норм европейского права. Да и невозможен прямой перенос западных образцов на нашу, российскую почву. Хотя во многих развитых странах институт саморегулирования хорошо себя проявил, и не только в строительстве. Мы просто несколько усовершенствовали процедуру, обобщив мировую практику – практически все, что есть в Северной Америке, в Европе, в Израиле. Там строительные компании сами осуществляют фактический допуск на рынок своих соратников под свою же ответственность. Но в зарубежных стандартах действует механизм репутационной ответственности. Например, никому в голову не придет поручить только что созданной строительной компании возводить здание в центре Парижа. А в Москве и Петербурге – запросто. Потому что нет механизма, который мог бы заставить всех действовать в интересах общества.
– Как члены строительного сообщества относятся к перспективе саморегулирования?
– Сейчас эта идея шумно обсуждается. Но ни на одних прениях я не слышал ни одного принципиального возражения. Никто не сказал: «Это глупость! Не будет работать!» Строительные компании со своей стороны говорят так: «Хорошо. Вы на нас налагаете дополнительную ответственность. Но создайте хоть какую-то выгоду!». Мы пока отвечаем, что выгодой будет более объективное отношение в обществе к сфере строительства. Кроме того, будет запущен механизм очищения рядов от недобросовестных фирм, например, от тех, кто нечистоплотно работает по долевым схемам. На сегодняшний день, и я это всячески подчеркиваю, круговая порука – единственный способ борьбы с грязной «долевкой». Победить в системе, которая построена на добросовестности участников, она не сможет. Все остальное абсолютно неэффективно. Что касается страховщиков, то они инициативу поддерживают, но предстоит большая работа по описанию того, что такое строительные риски, так как нельзя страховать абстрактно. Эта работа ведется параллельно с написанием законопроекта.
Так что переход от безответственного лицензирования к ответственному саморегулированию – очень важный и нужный шаг.
Наталья Ковтун